Мать всё ещё рассматривает красную после мытья руку сына. Глаза её снова щурятся, теперь уже весело.
— Ох уж эти мальчишки! Вечно у вас всякие тайны и приключения… Да стоит ли из-за этого вешать нос! Ну, сыграли с тобой шутку, что тут такого. В следующий раз сделаешь то же самое ты. Нельзя быть таким неженкой. Разве мы с твоим отцом, когда были детьми, мало дурачили своих приятелей. А те — нас. Ты же знаешь, мы с отцом по соседству жили… Однажды натянули на головы по чулку, завернулись в простыни и отправились вечером на улицу. Вот где было визгу!
Но разве кому-нибудь пришло в голову расстраиваться из-за того, что его разыграли?!
Рот Пээтера постепенно растягивается в улыбку. На лице, ещё сохранившем летний загар, сверкнули белые зубы.
Настроение становится лучше, на душе — легче.
Мать и сын прибирают со стола, затем укладываются в постели.
Щёлкает выключатель. Вначале кажется, будто комната погружается в непроглядный мрак. Но постепенно взгляд начинает различать длинную серебристую полосу на стене над кроватью. Это сквозь неплотно прикрытую штору в комнату проникает с улицы свет фонаря.
Вторая полоса света ломаной линией пересекает репродуктор.
Радио! Ведь сегодня транслировался концерт мужского хора! Прозевал!
У Пээтера словно память отшибло из-за этой дурацкой шутки. До чего жалко! Как ему хотелось послушать выступление хора! Весь вечер испортили фокусники в зелёных масках.
Мальчик засыпает с чувством мучительного сожаления.
Глава 3. Опять „ВП”
Утром Пээтер отправился в школу злой. Перед уходом из дому он ещё раз попытался отмыть проклятый знак, но — безуспешно.
Не успел Пээтер сунуть в парту портфель, как Калью Пийр уже закричал на весь класс:
— Что это за знак у тебя на руке? Татуировка, что ли? Ребята, ребята! У Пээтера татуировка…
Калью перегнулся через парту и схватил Пээтера за руку.
— Ты чего орёшь! — Пээтер с силой вырвал руку и спрятал её под парту, при этом он больно ушиб локоть.
Калью не унимался. Пристал, словно репей.
— Ребята, ребята! Ах, не покажешь! — кричал он. — Ах, так! Тогда заставим силой. Силой! — И ну тянуть руку Пээтера из-под парты. Изо всей мочи, словно от этого зависело невесть какое важное дело.
К ним подбегали всё новые мальчишки. Задние повскакали на парты и вытянули шеи. Поднялся гвалт и шум. Посыпались на пол карандаши и ручки. Девочки начали ругать мальчиков. Дежурный вопил, что сейчас придёт учитель. Но никто и ухом не повёл. Руку с татуировкой во что бы то ни стало надо было вытащить на свет!
Те, кто посмелее, решились помочь Калью. Правда, с оглядкой, — ведь Пээтер парень горячий, в любой момент может влепить увесистую оплеуху.
Наконец рука, вызвавшая такой переполох, была выставлена для всеобщего обозрения. Её крепко прижали к крышке парты.
Теперь каждый мог собственными глазами увидеть на руке Пээтера загадочный круг и в нём ещё более загадочные буквы.
Ого! На этот раз ребята старались не зря.
— Что это? А? Кто сделал? — воскликнул Пауль Оттин и чуть было не ткнулся своим носом-пуговкой в руку Пээтера.
— Оставьте меня в покое! — сопротивлялся Пээтер. Его светлые брови были сдвинуты к самой переносице, глаза сверкали от злости.
— Не будь жадюгой, Пээду! — продолжал Калью. — Расскажи нам, кто тебе сделал татуировку. Мы попросим и нас разрисовать. Какое-нибудь сердце, пронзённое стрелой! Ха-ха-ха!.. А что обозначает это «ВП»?
— Лучше бы попросил наколоть инициалы Вильмы Кютт! — перебил его Пауль.
Ребята дружно рассмеялись.
Хлопнула откидная доска парты, — Пээтер оттолкнул ближайшего из насмешников и вскочил. Лицо мальчика пылало, словно было растёрто махровым полотенцем.
— Что ты болтаешь!?
Пээтер поднёс кулак прямо к носу Пауля.
В этот момент кто-то схватил Пауля сзади за плечи и принялся трясти, да так, что его круглая голова заболталась из стороны в сторону.
— Покажи ему, Вильма, где раки зимуют! — кричали девочки. И Вильма изо всех сил трепала Пауля.
— Помогите! Ой… ой!.. — верещал Пауль, стараясь сбросить с плеч руки Вильмы. Но она вцепилась в него, словно ястреб в зайца. Мёртвая хватка. И не удивительно. Даже среди мальчишек далеко не каждый может сравниться с Вильмой Кютт. Для этой низкорослой смуглой девочки ни один забор не был слишком высоким, ни одна река — слишком глубокой. А толстячок Пауль даже на турнике не мог подтянуться.