Улыбки исчезают. Мальчишки и девчонки прижимают пальцы к губам, и под куполом амфитеатра повисает шелест осторожного тсссссс.
Глаза-звёздочки устремляются вниз, и я тоже смотрю туда. Пола амфитеатра не видно, его пожрала тьма. И она будто живая, в ней что-то зашевелилось.
— Он проснулся, проснулся… — верещат детские голоса в клетках.
И снова: тссссссссс!
— Знаешь, по-настоящему у Оле-Лукойе не два, а три зонтика, — шепчет мальчик из соседней клетки. — Только бы он не раскрыл третий! Только бы не раскрыл!
Я открываю рот, собираясь что-нибудь сказать, но слова застревают в горле, потому что в дальней клетке перед собой вижу её. Девочку, которая уже второй раз посещает мои сны. Её короткие чёрные волосы прилипли к лицу, глаза закрыты. Она выглядит худой, будто сооружена из тоненьких дощечек, обтянутых кожей. Как Пиноккио.
Вода ледяными зубками грызёт мойтыл, пробирается под футболку, царапает низ живота.
Вокруг солнце, полянка для пикника. На лицах людей и ребят счастье, ноздри щекочет аппетитный запах жарящихся хот-догов. В дальнем конце парка на круглой карусели катаются малыши. Хохочут.
Я иду по траве, а веселящиеся люди задевают меня плечами. Их лица являют маски, истуканов, внутри которых живёт пустота. Что-то здесь не так. В деревьях, кустах не ощущается жизни, словно меня окружают декорации к доброму фильму о природе.
Я поднимаю голову и трясусь от страха. Вместо неба над полем раскрыт пёстрый зонтик, от горизонта до горизонта, жёлтые, красные, синие полосы, сходящиеся в точку в зените. Моё сознание рвётся вперёд, пробивает толщину ткани, а за ней… темнота, в которой шевелится что-то огромное. Я не вижу его, но оно рычит и хочет разобрать меня на молекулы.
Небольшая волна ударяется о круг, и брызги холодными пулями атакую мою футболку спереди.
И снова я в глиняном амфитеатре, в подвешенной клетке. Сознание превращает кошмары в ад, в периодически повторяющиеся короткие сюжеты из зонтиков и ворчащей тьмы. И в то же время я отчётливо кожей ощущаю холодный ветер и ледяную воду.
Закончилось всё на видении из прошлого. Наверное, эта деталь долго жила в моей памяти, но надежда не давала ей появиться после кораблекрушения. А теперь что-то пробило воспоминание сквозь надежду, (…потому что Он раскрыл третий зонтик…) и я сижу за столом, завтракаю перед походом в школу. Я вижу газету, и даже перевёрнутые буквы заголовка позволяют себя прочесть: РЕЙТИНГ ДЕСЯТИ САМЫХ МУЧИТЕЛЬНЫХ СМЕРТЕЙ. Я заглатываю хлопья и переворачиваю газету к себе.
Никита! Что ты делаешь? Не читай, прошу! Только не сейчас!
А я читаю. Что по мне, так самая мучительная смерть, это от нехватки воздуха. Но она оказывается на втором месте. Рейтинг возглавляла смерть от голода и обезвоживания. Ниже идёт описание мучений, но я их уже не помню.
Я кричу и барахтаюсь в воде. Чуть не падаю с Круга, но в последний момент цепляюсь за ручку. Некоторое время я просто плачу. Нееее, даже не плачу, а реву, как в детстве, во всё горло. Никогда в жизни я так не хотел оказаться дома.
Мои губы проговаривают какую-то молитву. Не христианскую, а что-то типа: Мама, услышь меня. Помогите мне кто-нибудь. Вытащите меня отсюда.
Предложения часто не складывались, слова сбивались, пока не закончились.
Да ничего меня уже не спасёт, я сгину в бескрайних водах самой мучительной смертью. И ведь по закону подлости, меня найдут очень скоро, когда чёрный плавательный круг пришвартует моё тело к какому-нибудь теплоходу. И команда увидит исхудавшего мальчишку с засохшей пеной у рта. А чайки, наверное, уже начнут клевать меня. Обязательно сдернут зелёную кепку, которую поймает какой-нибудь стамбульский рыбак.
От этих мыслей стало ещё горше.
Я ненавижу море.
Сквозь утихающий плач я замечаю, что-то изменилось. Стало хуже, чем было. Колючий ветер, жестокая вода… У меня стучат друг о друга зубы. Температура атмосферы упала градусов до пятнадцати, истощённое тело начало замерзать!
Боже! Боже! Боже!!!
Я хочу есть!
Я хочу пить!
Мне очень холодно!
Сердце будто превратилось в больную десну, из которой только что вырвали зуб, его работа сбивается каждые три секунды. Дышу я неровно, зубы стучат, мышцы шеи сводит, ноги коченеют. Иногда я поднимаю кверху руки и ноги, чтобы убрать их из холодной воды, но понимаю, что это не вода холодная, а ветер. Да и не ветер, а просто воздух, который вместо того, чтобы покорно стоять, пожалев меня, чуточку сквозит, делая мои муки невыносимыми.
Кожа ног и рук становится скользкой и как будто разбухает. Я слабо приоткрываю глаза и подношу к ним руку. Пальцы становятся различимыми лишь возле носа. Кожа подушечек морщинистая, как косточка персика. Боже, как дрожит моя рука. Словно в агонии: умираю, хозяин, я умираю, ну спаси же меня.
Равнодушный лунный серп сонно скрывается за облачком, и теперь я не вижу ничего. И кажется, будто становится холоднее.
Я всхлипываю, прикрываю глаза и безвольно отправляю руку обратно в теплую воду.
Часто глотаю. Глотать нечего, просто от холода срабатывает глотательный рефлекс, это я знал даже не из основ биологии, а по собственному опыту. Так ещё бывает во время сильного страха.
И на очередной минуте я понимаю, что ухожу. Оставляю тело и проваливаюсь во тьму. Это может быть в последний раз. Поэтому я не даю себе послабления. Я размыкаю губы и снова завожу монолог, разговаривая с кругом.
Я уже полг… полгода живу у бабушки с дедушкой. Мама сдаёт старую квартиру и получает деньги. У дедушки с бабушкой мне нравится, теперь у нас больше денег. Только их дом стоит за городом, и другой дом очень далеко. Людей почти нет, но я не… не расстроен. Я мало общаюсь с людьми. Зато у меня есть крутой интернет и компьютер…
(…на этом месте я теряю сознание на две минуты или на два часа…)
На чём я остановился? Я люблю каштан на заднем дворе. Я ссс… сижу на нём и разговариваю с ним. Он лучше, чем… Я не жалуюсь. Нет…
(…образ шевелящейся темноты становится ярче…)
Кстати, дедушка и бабушка подарили мне амулет древнего бога леса. Не помню, как он зовут… чччёрт, я совсем окоченею… Дедушка любит охотиться в лесу на склоне…
(…я опять проваливаюсь в темноту на смазанное пятно времени…)
Воооот. Кстати, я благодарил тебя за спасение? А бабушка у меня готовит вкусные творожники и фруктовое парфе… и… я учусь в школе, в которую ехать приходится очень долго. Дедушка отвозит меня на… теперь приходится просыпаться раньше…
Я не могу…
(…по вискам из уголков закрытых глаз текут слёзы…)
Я не могу терпеть. Пить. Есть… Холодно. Круг… спаси меня ещё раз. Пожалуйста. Я тебя никогда не брошу…
(…силы на разговор оставляют меня, я разрешаю тьме окутать сознание…)
Я открываю глаза.
Я жив.
В душе я даже жалею об этом, потому что мне паршивее, чем было ночью. Солнце осторожно выглянуло из-за горизонта позади меня.
Стало теплее, но зубы всё равно дрожат. Я вяло приоткрываю глаза и, шевеля только зрачками, оглядываю горизонт.
Вода.
Вода.
Вода.
Вода.
Я ухмыляюсь и прикрываю веки, но потом снова открываю их. Приподнимаю ногу и смотрю на ступню. Мышцу сводит, и ступня конвульсивно сжимается. Кожа сморщена и будто разбухшая.
Безвольно отпускаю ногу и пытаюсь думать о спасении. Но мысли умерли. Пока только мысли. А скоро и я…
Не тяни с этим, Никита. Ты проиграл этот бой. Стоит сложить руки, скользнуть в дырку круга и уйти на дно. И все муки закончатся. Ты хотя бы умрёшь смертью, которая стоит на втором месте, а не на первом.
Я долго собираюсь с мыслями. Решение ускользает, как рыба, которую пытаешься схватить за хвост. Рыба. Может, мне порыбачить? Я снова усмехаюсь. На что я буду ловить рыбу? На палец?
…сложить руки…
Сейчас я не могу даже грести. Сил не хватает. Сон одолевает… или это приближение смерти?
…сложить ноги…
Солнце уже проползло по горизонту небольшой отрезок, когда перед мысленным взором вспыхнуло единственное слово: прощай.