Цыц, Никита! Цыц! Она не твоя мама!
– О чём будем говорить сегодня? – спрашиваю я.
Светочка откидывается на спинку стула, смотрит прямо на меня, и произносит:
– Мы ни разу не говорили о твоём отце. Ты уже много рассказал о матери, а вот о папе.
Я хмурюсь.
– А что о нём говорить. Я плохо его помню. Мне почти исполнилось семь, когда он… его не стало.
– Ты помнишь его лицо?
– Конечно, – киваю я. – У нас очень много фотографий…
– Ты помнишь его только по фотографиям, или и в реальности? – спрашивает Светочка.
– Ну как. И так, и так, – жму плечами.
– Тебе легко говорить об отце?
– Ну… так же, как и про всё остальное, о чём мы говорили до этого, – отвечаю я.
– Ты можешь мне рассказать об отце? Какие-нибудь воспоминания о его действиях остались?
– Он был добрым, – тут же отвечаю я. – Любил говорить. Один раз, когда мы купались на реке, там играла музыка. Уже темно было. Я помню, стою и танцую, а он…
– Принёс тебе чупа-чупс, – перебивает меня Светочка.
– Да! – радостно отвечаю я.
– А ещё какие-нибудь моменты с ним помнишь?
Я задумываюсь. В голову ничего не идёт.
– Тот же день, когда ты заблудился в лесу. Ты помнишь, как вы отдыхали? Что делал папа?
– Ну что он делал. То, что обычно на отдыхе, – жму плечами я. – Расстилал полянку, доставал всякие вкусности. Мячик. Мы там играли.
– Ты сильно грустил, когда он умер?
Я хмурюсь и пытаюсь вспомнить.
– Всё так туманно, – отвечаю. – Я был очень маленьким и не понимал, наверное. Я, по-моему, даже не плакал.
– Семь лет, это не маленький.
– Шесть, – парирую я.
– Да, но ты заблудился в лесу, когда тебе было пять, и как раз это ты помнишь очень хорошо. Если тебе не сложно, расскажи о смерти отца. Как он умер, ходил ли ты на могилу?
Я задумываюсь.
– Хорошо помню, как он лежал в кровати, бледный и худой, – говорю. – А вот потом, как-то с мамой мы читали книжку, и ей позвонили. Она заплакала и тут же убежала, хлопнув дверью, оставив меня в квартире одного. Потом пришла бабушка. Так. Вот с тех дней как-то всё теряется. Помню какие-то картинки с похорон. Там стол, много еды, все наши родственники. К гробу меня не подводили, я вообще не видел отца после смерти. Первый раз на кладбище уехали мама и ещё какие-то родственники, а меня оставили в квартире, где мы готовили поминки. Но я помню, что потом посещал пару раз могилу. Ну, это в том возрасте. Посещаю-то я её до сих пор иногда.
– Когда ты приходишь на могилу отца, тебе грустно? – спросила Светочка.
– Сейчас нет, – отвечаю я, и тут же стыдливо отвожу глаза.
– Ничего страшного, – говорит она. – Твой папа умер в том возрасте, когда ты не понимал, сколько он для тебя значит, поэтому нечего стыдиться, что ты не испытываешь печали.
– Печаль есть, – тут же огрызаюсь я. – Но она какая-то… далёкая что ли.
– Понятно, – кивает доктор, и потом задумывается. Время течёт, а Светочка ни о чём не спрашивает. Уж не уснула ли, но нет. Вдруг в её глазах мелькает осмысленность, и она говорит:
– Постой. Ты говоришь, что твоей маме позвонили, и она убежала из квартиры, да?
– Ну да.
– А что ей сказали по телефону?
– Наверное, что папа умер, – пожимаю плечами я.
– Ты остался один на несколько часов. Вот об этих часах я и хочу с тобой поговорить.
Моё сердце царапает лапками слепое беспокойство. Я отрываюсь от спинки кресла, чтобы сменить центр тяжести и потираю ладоши.
– А о чём там можно говорить? – лепечу я, а лицо у Светочки сияет, будто она только что решила сложное уравнение.
– Ты же должен помнить это время, – говорит она. – Когда пришла бабушка?
– Через пару часов, – пожимаю плечами я.
– Ты слышал, как она вошла?
– Нет, я спал. Проснулся, а она уже тут.
По моей холке стекает холодная капля пота.
– Откуда ты знаешь, что прошло два часа? Ты смотрел на часы?
– Нет.
– Может, прошло уже пять часов?
– Я что, в кабинете на допросе? – огрызаюсь я.
– Почему же, – спешно мотает головой Светочка. – Никита, у тебя начал дрожать голос.
– Ничего он у меня не дрожит, – возмущаюсь.
– Ну хорошо. Что было до звонка? Давай проверим, насколько точно ты помнишь события. Мама собиралась укладывать тебя спать, да?
Я просто кивнул.
– Она читала тебе книжку. Ты помнишь какую?
В мою голову будто втыкают нож. Молния сверкает перед глазами.
– Оле-Лукойе, – говорю я.
– Хорошая сказка, – улыбается Светочка.
– Отвратительная сказка, – бурчу я и тут же глотаю воздух. Страх сводит горло.
– Тебе она не нравится?
– Нет.
Некоторое время доктор молчит, а потом вдруг предлагает: