— Существует предел того, что может пройти через дверь прыжка, и как быстро, — успокоил Маккай. — Вы должны знать об этом.
— Может быть эта дверь другая?
— Сомневаюсь.
— После того, как я сообщу, что потом?
— Тихо сиди наготове там, пока я не позову или они не передадут мне какое-нибудь послание. О, да, начинайте поиски на Сердечности… так, на всякий случай.
— Конечно, — Фурунео колебался. — Еще вопрос — с кем мне контактировать в Бюро? С Билдуном?
Маккай взглянул вверх. Почему должен Фурунео спрашивать, с кем контактировать? Что он пытается сказать?
Наконец до Маккая дошло, что в озабоченности Фурунео есть логическая основа. Директор Бу-Саба Наполеон Билдун был Пан Спечи, пятидержавный сенс, только по внешности человек. Так как Маккай, человек, был официально ответственным за это дело, это могло, очевидно, повлечь за собой контроль, исключая других членов Кон-сенсов. В смутные времена всякие межвидовые различия, политическая борьба могли иметь весьма неожиданное значение. Сюда следовало бы вовлечь более широкий круг директората.
— Спасибо, — сказал Маккай, — Я как-то с этой насущной проблемой упустил из виду сей важный момент.
— Да уж, эти насущные проблемы.
— Понимаю. Все правильно, я был привлечен к этому делу нашим директором Осмотрительности.
— Питчелом Сайнером?
— Да.
— Он, Лаклан и Билдун Пан Спечи. Кто еще?
— Прихватите кого-нибудь из юридического отдела.
— Обязательно человека?
— В ту минуту, когда вы войдете в контакт с этими, они уже все получат сообщение, — сказал Маккай. — Они привлекут других до принятия официального решения.
Фурунео кивнул:
— Еще одно.
— Что?
— Как я отсюда выберусь?
Маккай посмотрел на огромную чашу.
— Хороший вопрос. Фанни Мэ, как мой компаньон может выйти отсюда?
— Куда он хочет идти?
— К себе домой.
— Связи очевидны, — сказал Калебанец.
Маккай почувствовал разряд в воздухе. Уши ему заложило из-за изменения давления. Прозвучал как бы звук извлечения пробки из бутылки. Он поежился. Фурунео исчез.
— Вы послали его домой? — спросил Маккай.
— Правильно, — сказал Калебанец. — Желаемое место назначение видимо. Послан с быстротой. Избежит перепада температур ниже должного уровня.
Маккай, чувствуя, как пот катится по щекам, сказал:
— Хотел бы я знать, как вы делаете это. Вы действительно можете видеть наши мысли?
— Видеть только сильно связывающие ткани, — сказал Калебанец.
«Разъединение значения,» — подумал Маккай.
Замечание Калебанца о температуре снова напомнило о себе. Какой же тогда должен быть там уровень температуры?
Черт возьми! Здесь все кипит. Кожа его зудела от пота. В горле пересохло. Должный уровень температуры?
— Что является противоположностью «должного»? — спросил он.
— Фальшивый, — сказал Калебанец.
Маккай опешил. Как может «фальшивый» быть противоположным «должному»? Он провел рукой по лбу, стараясь собрать пот на рукав куртки.
Мысль о том, что каждый сенс, кто пользовался дверью в пространство, умрет, если этот Калебанец отдаст концы, давила на сознание Маккаю. Мышцы начинали неметь. Кожа его стала липкой от пота, но не весь пот был от жары. В воздухе был голос смерти. Он представил себя окруженным всеми умоляющими сенсами — квадриллионы квадриллионов. Помоги нам!
Все, кто пользовался дверью для прыжка.
Черт бы побрал всю эту дьявольщину! Неужели он правильно понял Калебанца? Хотя это было лишь логическое предположение смерти и случаи безумия вокруг исчезновений Калебанцев говорили, что он должен исключить любую другую интерпретацию.
Звено за звеном, эта ловушка захлопывалась. Она наполнит вселенную плотью смерти.
Движущийся овал над гигантской чашей вдруг заколыхался наружу, стал сокращаться, поплыл вверх, вниз, влево. У Маккая возникла мысль о расстройстве собственного рассудка. Овал исчез, но глаза его все еще следили за неприсутствующим Калебанцем.
— Что-нибудь случилось? — спросил Маккай.
Вместо ответа в глубине за Калебанцем открылась дверь глаза С. В отверстии стояла женщина, фигура уменьшенная, как будто вы смотрите в другой конец телескопа. Маккай узнал ее по всем виденным им передачам видеоновостей, а также из-за собственных обзоров брифингов, которыми он был занят при подготовке к выполнению этого задания.
Он встретился лицом к лицу с Млисс Абнетт в свете, который стал чуть краснее, пока она проходила через дверь для прыжка.
Было очевидно, что над ее персоной хорошо потрудились парикмахеры Красоты Стедиона. Он взял это на заметку, чтобы потом проверить. Фигура ее демонстрировала юношеские изгибы женских прелестей. Лицо в обрамлении светло-голубых волос концентрировалось на ярко-красных губах. Широко расставленные зеленые глаза и резко изогнутый нос довершали странный контраст — достоинство против крикливости. Это была королева с изъянами, возраста на грани старческого с юношеским. Должно-быть, ей было по крайней мере восемьдесят стандартных лет, но парикмахеры красоты достигли этой поразительной комбинации: явно видимая женская привлекательность и отдаленное властолюбие.