— Он не будет страдать.
— Ты должен быть уверен.
«Это, конечно, Абнетт, — думал Маккай, вспоминая об ее условии не присутствовать при сцене боли. — Но кто же тоща другой?»
— У меня болит голова, — сказал Маккай. — Вы знаете об этом, Млисс? Ваши люди практически выбили мне мозги.
— Какие мозги? — спросил мужчина.
— Мы должны доставить ему врача, — сказала она.
— Будь благоразумна, — рявкнул мужчина.
— Ты слышал, что он сказал. У него болит голова.
— Млисс, прекрати это!
— Ты произнес мое имя, — сказала она.
— Ну, а что это меняет? Он уже узнал тебя.
— А что если он убежит?
— Отсюда?
— Но он же попал сюда, не так ли?
— За что мы должны быть благодарны!
— Он страдает, — сказала она.
— Он лжет!
— Он страдает. Я же вижу.
— А что если мы отправим его к врачу, Млисс? — спросил мужчина. — Как только мы сделаем это, он убежит. Агенты Бюро Саботажа такие изобретательные, ты же знаешь.
Молчание.
— У нас нет выхода, — сказал мужчина. — Фанни Мэ послала его нам, а мы должны его убить.
— Ты хочешь свести меня с ума, — воскликнула она.
— Он не будет страдать, — сказал мужчина.
Молчание.
— Я обещаю, — сказал мужчина.
— Это точно?
— Разве я уже не сказал?
— Я ухожу отсюда, — сказала она. — Я не хочу знать, что с ним будет. Ты никогда не должен упоминать его имени, Чео. Ты слышишь?
— Да, дорогая, я слышу тебя.
— Я ухожу, — сказала она.
— Он собирается изрубить меня на маленькие куски, — сказал Маккай, — а я буду кричать от боли все это время.
— Заткни ему глотку, — завизжала она.
— Уходи, дорогая, — сказал мужчина. Он обнял ее. — Ну, ну, успокойся, иди.
В отчаянии Маккай сказал:
— Абнетт! Он собирается причинить мне ужаснейшую боль. Вы же знаете об этом.
Она начала рыдать, когда мужчина уводил ее.
— Пожалуйста… пожалуйста, — просила она. Звук ее плача замолк в ночи.
«Фурунео, — думал Маккай, — ну не тяни же. Заставь эту Калебанку пошевелиться. Я хочу исчезнуть отсюда. Сейчас!»
Он попытался натянуть свои узы. Они растянулись уже достаточно, чтобы он почувствовал, что дошел до их окончаний. Но он чувствовал также, что колышки совсем не движутся.
«Давай, давай, Калебанка! — думал Маккай. — Ты же не послала меня сюда умирать. Ты сказала, что любишь меня.»
После нескольких часов вопросов, контрвопросов, проб, контрпроб и бессмысленных ответов, Фурунео вызвал охранника, чтобы он сменил его на вахте у Калебанца. По просьбе Фурунео Фанни Мэ открыла портал и выпустила его на уступ из застывшей лавы подышать свежим воздухом. На уступе было холодно, особенно после жары в бичболе. Ветер стих. Прибой все еще бил по стене скалы и наступал на стену из лавы под бичболом. Но прилив отступал, и только несколько ослабевших струй увлажняли уступ.
«Соединительные ткани, — с горечью думал Фурунео. — Она говорит, что это не связки, тоща что же это?» Он еще не помнил такого другого случая, когда чувствовал такое опустошение.
— То, что простирается от одного до восьми, — сказал Калебанец, — это есть соединительные ткани. Правильное употребление глагола-связки «есть»?
— Угу.
— Глагол едентичности, — сказал Калебанец. — Странная концепция.
— Нет, нет, а что вы имеете в виду под одним до восьми?
— Всякие несвязуемые осколки, — сказал Калебанец.
— Вы имеете в виду разорванные соединительные ткани?
— До разорванных соединительных тканей.
— Что в конце концов значит это до, и как оно может быть связано с тканями?
— Вероятно, более внутреннее, — сказал Калебанец.
— Сумасшествие, — сказал Фурунео, тряся головой. Затем спросил:
— Внутреннее?
— Несвязанное место соединительных тканей, — сказал Калебанец.
— Но мы опять вернулись к тому, с чего начали, — простонал Фурунео. — Что такое соединительные ткани?
— Незаполненное пространство между, — сказал Калебанец.
— Между чем? — заревел Фурунео.
— Между одним и восемью.
— О-о-о-ох, нет!
— Также между одним и X, — сказал Калебанец.
Как делал до него Маккай, Фурунео закрыл лицо руками. Наконец он сказал:
— Что находится между единицей и восьмеркой, кроме двух, трех, четырех, пяти, шести и семи?
— Бесконечность, — сказал Калебанец. — Открытая концепция. Ничто содержит все. Все содержит ничего.
— Знаете, что я думаю? — спросил Фурунео.
— Я не читаю мыслей, — ответил Калебанец.