— Кто это вам сказал такое? — нахмурился Николай Иванович.
— Сама понимаю — не малолетка. Раз нагрешила, надо когда-то и отвечать.
— Ты погоди, Александра, — перебил её дядя Вася и обратился к председателю. — Что тут с Шараповыми-то делается? Мальчишку скрутило, мать сама не в себе. А я об заклад бьюсь — не может того быть, чтоб Александра на колхозное добро польстилась. С малых лет её знаю, поручиться могу — голодать будет, а чужого крошки не возьмёт.
— И я ручаюсь, и дед Афанасий, — поддержала Стеша. — Надо будет — первые в свидетели пойдём.
— Никто Александру Степановну судить не собирается… — заговорил Николай Иванович. — А вот Кузяев немало ей жизни попортил.
— Вы Ефима не замайте, — глухо выдавила Александра.
— Знаю, знаю. Опять братца выгораживать будете. Но теперь уж поздно. Насчёт ребячьих поросят даже живой свидетель отыскался. И кто бы вы думали? — обратился он к дяде Васе. — Сынок ваш.
— Никитка?!
— Он самый… Заседает у нас сегодня правление, а дочка моя с подружкой твоего сынка приводят. «У него, говорят, есть важное сообщение». И рассказывает нам Никитка, как он Кузяевым в городской чайной столкнулся, как узнал, что тот Александру обманул, поросят заставил продать. Ну, а чтоб мальчишка не проболтался, Кузяев пригрозил ему, да ещё десять рублей в зубы сунул. Молчи, мол, не болтай. А он всё ж не утерпел, вывел правду наружу. И даже деньги ему в лицо бросил.
— Так вот почему Митяй нос-то ему расквасил! Ну и дела… — покачал головой дядя Вася и обернулся к Гошкиной матери: — Так, что ли, всё было?
— Болтает твой Никитка невесть что… — вполголоса выговорила Александра.
— Не надо, Александра Степановна, — остановил её председатель. — Я понимаю, трудно вам. Против родного брата рука не поднимается. Запутал он вас, обошёл. Но, право же, не стоит Кузяев вашей жалости. Всё равно он и без вас в отставку уходит.
— Как уходит? Куда?
— Отстранили мы его сегодня на правлении от заведования фермой, — пояснил Николай Иванович. — Не можем мы ему доверять. Слишком много он при старом председателе поросят разбазарил, ферму развалил… Да вот ещё эта история с ребячьими питомцами. Правление так и решило — Кузяеву на ферме больше не место.
— Что же теперь станет с ним? — вполголоса спросила Александра.
— Долго мы с ним разговаривали, — задумчиво сказал Николай Иванович. — Вообще-то следовало бы его к суду привлечь как соучастника Калугина. Но повинился человек… Слово перед всеми дал, что по-честному работать будет, рядовым колхозником. Ну что ж, попробуем поверить. А вас, Александра Степановна, назначаем вместо него заведовать свинофермой.
— Меня! — вскрикнула Александра, поднимаясь из-за стола. — Да что ж я смогу?
— Вы многое можете… Кто списанных поросят взял под защиту?.. Вы, Александра Степановна. Кто за ферму душой болеет? Тоже вы… Вот и беритесь-ка за дело. Смело, по-новому, с огоньком да радением. — И Николай Иванович передал ей свёрток с газетными вырезками.
— Что это? — растерянно спросила Александра.
— Посмотрите, вспомните. Это добрые слова о вашем прошлом. Хорошо вы умели работать, Александра Степановна, ничего не скажешь.
— Так это когда было-то? — вспыхнула Александра. — А теперь какая же мне вера может быть…
— А мы вот верим вам! — убеждённо сказал Николай Иванович, показывая на членов правления. — И все, как один, проголосовали за ваше назначение. Верим и надеемся, что много вы ещё доброго людям сделаете.
— Принимай ферму, Александра, время не ждёт, — кивнул ей Савелий Покатилов, которого недавно избрали членом правления. — И тряхни-ка стариной, покажи шараповскую хватку!..
— Тётя Шура, это же очень здорово! — обрадовалась Стеша. — Теперь уж мы поработаем!
— А разговор подходящий, — удовлетворённо заметил дядя Вася, переглядываясь с Николаем Ивановичем. — А то стреножили женщину, скрутили по рукам, по ногам. А ну, Александра… Вот тебе раз — захлюпала!
Гошка посмотрел на мать. Она торопливо повязывала голову полушалком, и по щекам её текли слёзы.
— Ну чего ты, чего? — подбежав к матери, шепнул Гошка и потянул её за рукав. — Мам, смотрят же все.
Александра что-то хотела сказать, но губы её вновь задрожали, и она, так и не успев повязать голову, поспешно вышла за дверь.
Гошка бросился за ней следом. На крыльце он столкнулся с Елькой и Таней.
— Что с ней? Почему она плачет? — встревоженно спросила Елька, кивая на тётю Шуру.
— А пусть её. Может, это и к лучшему, — улыбнулся Гошка. На душе у него было легко и празднично, как в солнечный день. Ведь главное, что мамке поверили, не отвернулись от неё, не оттолкнули. Значит, есть ещё на свете хорошие люди!
Гошка спросил, как чувствует себя Никитка.
— Ничего, — сказала Елька. — Только нос сильно распух. Да ещё от матери ему досталось, зачем с Митяем схватился.
— А он правда подрался с ним?
— Куда ему, не умеет он, — усмехнулась Елька и принялась рассказывать, как было дело: — Убежал ты от дома Покатиловых, а мы переругались все, перессорились. Никитка тоже стал что-то в твою защиту кричать. А Митька ему кулаком в бок. Потом все пошли удобрения собирать. Митяй с Никиткой на колокольню полезли, и мы с Таней за ними. А Никитка жалкий какой-то, всё жмётся, крутится, глаза от нас прячет. Но Митька не отпускал его от себя ни на шаг. А когда он полез на самый верхний этаж колокольни, мы с Таней задержали Никитку и спрашиваем, почему он как привязанный за Митькой ходит.
«Это не я за ним, а он за мной, — шёпотом признался Никитка. — Я про его отца кое-что знаю… и про шпитомцев».
«Чего ж ты, — спрашиваем, — молчал до сих пор?»
Никитка покосился на верх колокольни, откуда его уже звал Митька, и говорит:
«А знаете, у него кулаки какие? Килограммы, свинчатки».
«Трус ты несчастный! Размазня!» — рассердились мы.
Тут Никитка задрожал весь и говорит:
«А вот не буду больше молчать, не буду! И пусть хоть Митяй меня, как сноп, измолотит. Пошли к председателю — обо всём расскажу».
А сверху опять голос Митяя — Никитку к себе зовёт.
«Ой, не успеем, догонит он нас…» — заметался Никитка. Тут мы с Таней и сообразили — надо Митьку на колокольне задержать.
Схватились мы втроём за лестницу, что вела на третий этаж, поднатужились, свалили её вниз и сами в правление помчались. А там как раз заседание шло. Никитка всё и рассказал.
— Это я знаю, — сказал Гошка. — А дальше что было?
— Потом вышли мы из правления, а Митяй и налетел на Никитку из-за угла. Как только он с колокольни слез, понять не могу. Ну и стал его колошматить. Еле мы отбили Никитку. А Митяй ещё погрозил ему: «Это тебе аванс, а полная расплата потом будет».
— Надо Никитку под защиту взять, — сказала Таня. — Митяй — он злопамятный, мстить будет.
— Да и о Борьке надо поговорить, — заметила Елька. — Что он за товарищ такой — совсем было Гошку в грязь втоптал.
…В это же утро к Шараповым зашла Ульяна Краюхина. Она сказала, что ей нужна сковородка, которую Александра взяла у неё с неделю назад и до сих пор не вернула.
— И правда запамятовала, — призналась Александра. Она нашла сковородку, почистила её и вернула Ульяне. — Ты уж не сердись.
Ульяна присела на лавку.
— Значит, на переучку собралась? — помолчав, спросила она. — Мало тебе науки с этими свиньями было.
— А чего ж хорошему не поучиться? Поехали бы вместе в совхоз-то.
— Нет уж, уволь. Приболела. Неможется мне.
— Что с тобой?
— Доконали меня эти поросята. Да и ты через них белого света невзвидишь.
— А может, у нас теперь всё по-иному пойдёт.
— Ну-ну, старайся, — ухмыльнулась Ульяна, — коль в начальство вылезла. Замаливай свои грешки…