— Вот это другой разговор. Надо будет шофёрам сказать, чтобы они ездили поаккуратнее.
Утром, перед выходом на сенокос, «команда ретивых» зашла в правление колхоза, чтобы доложить Николаю Ивановичу о событиях за прошедший день.
Около стола председателя толпились бригадиры, члены правления. Здесь же находился и шофёр Пыжов. Размахивая руками, он что-то торопливо объяснял Николаю Ивановичу. Щёки его рдели, как переспевшие помидоры.
Ребята решили, что они пришли не вовремя, и подались обратно к двери.
— Садитесь, слушайте, — пригласил их Николай Иванович и попросил замолчавшего Пыжова продолжать.
Шофёр с досадой покосился на рассевшихся на скамейке мальчишек и девчонок.
— Зачем же при ребятах-то? — шепнул он, наклонившись к председателю. — Я вам после объясню.
— Нет-нет, говори, — потребовал Николай Иванович. — Ребятам тоже интересно. Это ведь по их сигналу мы тебя в правление вызвали.
Пыжов пожал плечами.
— А что ж говорить? Вы и так всё знаете. Темпы гоним, поскорее сено хотим убрать. Ну вот и порастрясли малость. Словом, беда не велика, подберём.
— Может, на этот раз и не велика, — задумчиво заговорил Николай Иванович, — но понимаешь, Семён, зачем я тебя вызвал? За дело ты взялся горячо, норму перевыполняешь. Но как? Вчера вот сено порастряс, позавчера удобрения из худого грузовика по дороге рассыпал, третьего дня чуть машину не разбил. Вот и получается, что халтуришь ты, парень, торопишься, без совести иногда работаешь.
— Как это без совести?
— А так. На машине ты сам себе хозяин, работаешь один, никто тебя в дороге проверить не может, и единственный контролёр над тобой — твоя же совесть. А ты про неё забываешь частенько. Вот представь себе. В поле, скажем, тракторист кукурузу как следует не обработает — он ведь один на сотню гектаров работает, кто его проверит? На ферме доярка корову не накормит как следует — к ней ведь тоже контролёра не приставишь. Что бы тогда с колхозом-то было?
— Да что с ним толковать, — подал голос один из членов правления. — Снять Пыжова с грузовика! Пусть стога метает вместе с другими. Там люди за ним присмотрят, чтоб он по совести работал.
Вскочив со скамейки, Пыжов принялся упрашивать не лишать его машины.
— Слово даю, сенúнки не потеряю. Вот увидите. Можете любого контролёра ко мне приставить. — Он покосился на ребят. — Пусть хоть вся «команда ретивых» за мной по следам ходит.
— Ладно, на этот раз поверим тебе, — поднимаясь, сказал Николай Иванович. — А ребята, конечно, присмотрят.
Не успел Пыжов уйти, как Елька с Таней ввели в правление Митьку Кузяева. Заметив ребят, тот остановился и настороженно обратился к председателю:
— Звали, Николай Иваныч?
— Третий раз нарочных посылаю. — Председатель подошёл к Мите. — Занятый ты, видать, человек.
— Работёнки хватает.
— Так вот, Митя. Есть для тебя важное задание от правления колхоза. Надо выявить все пустующие участки земли. Подсчитать их, нанести на карту. Мы их выкосим, потом запашем.
— А пусть ретивые выявляют, — буркнул Митяй.
— Говорят, что ты лучше всех знаешь колхозные поля. Вот и будь у ребят за проводника, походи с ними денёк-другой. За работу тебе, конечно, трудодни начислим.
— А когда выходить? — спросил Митька.
— Да хоть сегодня же. Ну так как, договорились?
— Договорились, — кивнул Митька и строго посмотрел на помрачневших мальчишек. — Только, чур, едой запасайтесь. На целый день в поле уйдём.
Пропажа
Когда впервые в лагерь привезли большие весы и Александра решила взвесить поросят, Гошка даже удивился.
— Это всех будем взвешивать? Всё стадо?
— Да нет, куда там, — сказала мать. — На всех время не хватит.
И она распорядилась отобрать для контрольного взвешивания всего лишь десять поросят. Причём отобрать только средних — не очень худых и не очень рослых и упитанных. А чтобы поросят легко было отыскать в огромном стаде, Александра велела ребятам нарисовать им на спинах лиловыми чернилами огромные цифры — от единицы до десяти.
С того дня ребята каждое утро вылавливали контрольных меченых поросят и взвешивали их.
Вот и сегодня утро тоже началось с охоты на меченых.
Лучше всего это делала Таня. Она смело входила в стадо, отыскивала поросёнка с лиловой цифрой на спине, давала ему пожевать розовую морковку и почёсывала за ушами. Поросёнок становился совсем ручным, и девочка ловко засовывала его в мешок.
Мальчишкам только оставалось таскать их на весы.
У весов стояла Гошкина мать и держала в руках тетрадочку, в которую записывала вес каждого поросёнка. Потом определяла, на сколько граммов каждый меченый поросёнок прибавил за сутки в весе.
— Ну как там, мам? — нетерпеливо шепнул Гошка. — Растут? Прибавляют?
— Потом скажу, потом, — отмахнулась мать. — Давайте остальных на весы.
Цифры сегодня явно радовали Александру. Один из контрольных поросят дал привес четыреста граммов, другой — четыреста сорок, третий — четыреста семьдесят, а поросёнок, меченный цифрой «шесть», — даже свыше пятисот.
Александра подозвала Гошку с Елькой и протянула им тетрадку:
— Уж не ошиблась ли я. Посчитайте-ка вы.
Ребята проверили записи и подсчёты — всё было правильно.
— Тётя Шура, рекорд! — обрадованно вскрикнула Елька. — Надо об этом по радио сообщить.
— Уж сразу и по радио, — рассердилась Александра. — Нет-нет! Вы не шумите пока — посмотрим, что дальше будет.
Подошли Стеша и дед Афанасий.
Александра на их глазах проверила седьмого поросёнка, восьмого, девятого. Привесы также оказались высокими.
— Хорошо, Александра, знатно! — похвалил дед Афанасий. — Растёт орава, силу набирает. Значит, твоя правда — лагерная жизнь поросятам на пользу пошла.
Осталось взвесить последнего контрольного поросёнка. Но тут произошла заминка. Подбежала Таня и сказала, что десятого нигде нет.
— Как это нет? — удивилась Александра.
Все отправились на поиски. Обошли стадо вдоль и поперёк, но поросёнка с лиловой десяткой на спине нигде не было.
— А может, её смыло, десятку-то? — высказала предположение Стеша. — Росой или дождём?
— А почему у других не смыло? — возразила Александра. — Нет, тут что-то не то. — И она покосилась на сторожа. — Ты, Афанасий, ночью ненароком не заснул? Может, кто и поживился нашим добром-то?
— Разве я не сознаю, на какой пост поставлен? — обиделся сторож. — Вахту несу, как положено. И вдоль изгороди хожу, и голос подаю, и колотушкой стучу, аж руку отмотал.
— Стучишь исправно, из деревни слышно, — вздохнув, согласилась Александра. — А вот «десятка» как сквозь землю провалилась. Придётся, видно, пересчитать стадо-то.
Стадо пересчитали, и оказалось, что не хватает не одного, а двух поросят. Сообщили об этом Николаю Ивановичу. Он пришёл в лагерь, долго беседовал со сторожем и Гошкиной матерью, вместе с ними проверил прочность изгороди, но никаких подозрительных следов не обнаружил.
— Да, скверное дело, — озабоченно заговорил он. — Поросят много, проезжая дорога от лагеря близко — вот, наверное, охотники до чужого добра и соблазняются.
— Что ж делать-то, Николай Иваныч? — спросила Александра.
— Придётся, видно, охрану усилить. Пока с поличным какого-нибудь хапугу не захватим да не обесславим его на весь район, трудно нам будет.
В этот же день после работы дядя Вася решил сходить с Никиткой и Гошкой на рыбалку.
— На озеро махнём, за карасями. Они на закате здорово клюют.
Ребята обрадовались — давненько они не ходили на вечернюю зорю! Это, наверное, будет очень здорово — они наловят по полной кошёлке карасей, потом разведут костёр, сварят уху и Никиткин отец расскажет им что-нибудь интересное про войну.