Зелёный ужас.
1
— Я не знаю, существует ли закон, запрещающий то, что я намерен сделать, но, если такой закон существует, ты должен помочь мне обойти его. Ты — адвокат. И ты знаешь, как это сделать. Джим, ты мой лучший друг, и ты это сделаешь для меня.
Умирающий взглянул в глаза наклонившегося над ним друга и прочел в них согласие.
Трудно было представить себе более противоположное сочетание, чем эти два человека. Рядом с умирающим сидел стройный холеный человек. Джон Миллинборн был широкоплеч, мускулист, высокого роста и даже сейчас, на смертном одре, весь его облик свидетельствовал о неимоверной силе. Голос его был груб, а руки велики и подвижны — все выдавало в нем человека, проведшего жизнь на вольном воздухе. В противоположность ему Джим Китсон был человеком духовного труда и коротал свои годы в окружении тяжелых томов законов и пыльных папок и документов.
И всё же искренняя и глубокая дружба связывала этих двух людей, совершенно различных по образу жизни, — миллионера‑судопромышленника и преуспевающего адвоката.
«Смерть похищала сильного и оставляла жизнь слабому», — так думал Джим Китсон, глядя на умирающего.
— Я сделаю всё возможное, Джон. Ты возлагаешь на девушку тяжелую ответственность. Полтора миллиона фунтов…
Умирающий кивнул.
— Но я освобождаю себя от еще большей ответственности, Джим. Мой отец завещал мне и моей сестре Грэс сто тысяч фунтов в равных долях. Свою долю я превратил с годами в миллион фунтов. Моя сестра была богатой, но своенравной девушкой, и это в конце концов разбило её сердце. Самые скверные мужчины гонялись за ней, потому что знали, что у нее есть деньги, и она всё же ухитрилась выбрать самого худшего из них.
Он замолчал и тяжело перевел дыхание.
— Она вышла замуж за прелестного негодяя, который разорил её. Он растранжирил её состояние до последнего пенса и бросил её со множеством долгов и месячным младенцем. Бедная Грэс умерла, а он женился вторично. Я пытался взять ребенка к себе, но он предпочел держать его у себя в качестве заложника. Когда ребенку исполнилось два года, я совершенно потерял его из вида. Месяц назад я узнал, по какой причине. Отец был международным преступником, и его разыскивала полиция. В Париже его удалось арестовать и посадить в тюрьму. Тогда лишь выяснилось его подлинное имя — женился он, как оказалось, под подложным. Выйдя из тюрьмы, он зажил под своим настоящим именем и, разумеется, изменил и имя ребенка.
Адвокат кивнул;
— Ты хочешь, чтобы я…
— Оформи завещание и попытайся разыскать Оливу Предо. Тебе известно её подлинное имя и местонахождение. Ты убедишься в том, что никто не знает, кто она. её отец исчез, когда ей исполнилось шесть лет, по‑видимому, умер. её воспитала мачеха, не сообщив ей ничего о существующих родственниках. Затем умерла и она. И с пятнадцати лет девушка трудится, зарабатывая себе на хлеб насущный.
— И мне не следует официально её разыскивать?
— Нет. По крайней мере, до того как она выйдет замуж. Не теряй её из вида, Джим, чего бы это ни стоило. Но и не старайся влиять на нее — разве что, если на её пути повстречается аферист…
Голос его, во время рассказа обретший прежнюю силу, неожиданно ослаб, и голова опустилась на подушки.
Китсон поднялся и прошел к двери. В соседней комнате его ждал человек с небольшой клинообразной бородкой. Он сидел на подоконнике и смотрел в окно. Услышав шаги адвоката, он привстал.
— Что‑нибудь не в порядке? — спросил он.
— Мне кажется, что он потерял сознание. Не пройдете ли вы к нему, доктор?
Молодой человек бесшумно прошел в соседнюю комнату и осмотрел больного, затем он достал шприц, ампулу и сделал укол. Несколько секунд он внимательно разглядывал не пришедшего в сознание больного, а потом он вернулся к Джиму Китсону.
— Итак?
Врач покачал головой.
— Трудно сказать что‑либо определенное, — спокойно ответил он. — У него есть домашний врач?
— Я об этом не знаю. Он ненавидит врачей и никогда не болел. Я вообще удивлен, как он допустил к себе вас.
Доктор Гардинг улыбнулся.
— Он не мог помешать этому. Он захворал в поезде. Случайно я оказался в том же вагоне. Он попросил меня доставить его сюда, и я остался при нем. Странно, — добавил он, — что такой состоятельный человек, как мистер Миллинборн, путешествует без слуги и живет в этом неприглядном и простом домике.
Несмотря на томившие его заботы, Джим Китсон улыбнулся.
— Он ненавидит роскошь. Я полагаю, что он никогда в жизни не потратил за год больше, чем тысячу фунтов. Считаете ли вы возможным оставить его в одиночестве?
Врач пожал плечами.
— Увы, я ничего не могу сделать для него. Он запретил мне обращаться к специалисту, и я вынужден признать, что он прав. Бесполезно пытаться что‑либо сделать. Но если угодно…
И он снова направился к больному. Адвокат последовал за ним. Казалось, что Джон Миллинборн спит беспокойным сном. Врач вторично осмотрел его.
— По‑видимому, пережитое им волнение оказалось для него роковым. Я полагаю, что он успел составить свое завещание.
— Да, — коротко ответил Китсон.
— Я предположил это, когда вы позвали в комнату садовника и кухарку, чтобы подписать завещание. — Доктор Гардинг, постучал кончиками ногтей по зубам, это была одна из свидетельствовавших о его нервности привычек. — Если бы под рукой у меня было немного стрихнина, — неожиданно сказал он. — Обычно он имеется у меня на всякий случаи.
— Может, послать за ним прислугу или мне сходить за ним? — предложил Китсон. — Нельзя ли раздобыть его в селе?
— Я бы не хотел, чтобы вы уходили, — ответил Гардинг. — Я послал автомобиль за кое‑какими медикаментами в Эстбурн. До села не близко, и я сомневаюсь, согласится ли аптекарь отпустить такое лекарство простому слуге. Надо вам сказать, — улыбнулся он, — что я как врач в этой местности неизвестен.
— Ну что ж, я охотно схожу в аптеку — прогулка пойдет мне только на пользу, — решительно заявил адвокат. — Если есть еще возможность продлить жизнь моего друга, то…
Врач выписал рецепт, отдал его своему собеседнику и снова рассыпался перед ним в извинениях.
Гилл Лодж — дача Джона Миллинборна — стояла на холме. Путь в селение был длинен и утомителен, село было отдалено от дачи миллионера на целую милю. На половине пути раскинулась рощица, в которой когда‑то был фазаний питомник Джона Миллинборна.
Когда Китсон шел через рощу, неожиданно в стороне от дороги он услышал шорох. Казалось, что кто‑то притаился в зарослях. Шорох был слишком силен для того, чтобы предположить, что он вызван вспугнутым зайцем или птицей. Китсон вгляделся в заросли — он был несколько близорук и не сумел установить, чем вызван шорох. Вдруг…
— Здесь, по‑видимому, запрещен проход, — раздался хриплый голос, и на дорогу вышел мужчина.
Незнакомец попытался проговорить это весело и приветливо, как бы желая сгладить впечатление, которое должна была произвести его внешность.
Ему можно было дать и пятьдесят, и шестьдесят лет. Костюм его, несомненно сшитый хорошим портным, был изодран и испачкан, сорочка неописуемо грязна, но это не мешало незнакомцу носить крахмальный воротник. Галстук был засален, но в нем красовалась камея.
Китсон обратил внимание на его лицо. В этих лишенных блеска глазах, смотревших из‑под тяжелых черных бровей, таилось что‑то злое. Толстые мясистые губы пытались улыбнуться. Адвокат невольно отпрянул. назад, чтобы избежать столкновения с незнакомцем.
— По‑видимому, мне запрещено здесь ходить! Великое небо! Мне запрещено — очень странно! — он хрипло расхохотался и изверг ноток ругательств. Такого сквернословия адвокат не слышал за всю свою жизнь.
— Прошу извинить меня, — неожиданно проговорил незнакомец и замолчал так же неожиданно, как и заговорил.
— Если не ошибаюсь, вы человек общества? В таком случае вам будет понятно, что творится с джентльменом, когда его постигает огорчение…
Он пошарил в жилетном кармане и, вытащив монокль в черной оправе, вставил его в глаз. В этой человеческой развалине было что-,то, вызывавшее в адвокате совершенно непроизвольное и необъяснимое отвращение.