И все-таки, почему?
Много написано о колхозе «Рассвет». Без преувеличения, сотни статей и брошюрок. «Как мы укрепляем кормовую базу», «Животноводство — отрасль доходная», «Таким может стать каждый колхоз»…
Вот с последним можно смело поспорить. То есть, конечно, каждый колхоз может добиться таких урожаев, надоев, привесов. Но путь к этим урожаям, надоям, привесам неповторим в каждом колхозе. То есть опять же могут совпасть рационы кормления или нормы внесения удобрений на поля. Однако хороший урожай и отличные привесы есть результат огромного числа причин и следствий, иногда внешне вроде бы и не связанных друг с другом. В конечном счете все упирается во взаимоотношения людей в процессе производства, в микроклимат коллектива. А он неповторим, как неповторимы условия, в которых работают люди, как неповторимы их характеры, как неповторимы в деталях принципы и методы руководства колхозом.
Почему распоряжения Орловского люди выполняли бегом? Ну, не бегом, однако же с большим желанием, большой энергией? Говорили, например, что это идет от властной натуры Орловского — военного, для которого, дескать, колхоз — это полк, колхозные бригады — роты… Кусочек истины в этом есть: Орловский любил четкость организации, вынесенную из прошлой военной жизни. Ведь до колхоза иной жизни у него и не было.
Однако будь ты генералом-разгенералом, а колхозника, для которого один генерал — земля, просто зычным голосом «во фронт» не поставишь. Да и не росли еще на этом свете урожаи по приказу. И не вырастут. Истоки дисциплины, которой славился «Рассвет», не во властности Орловского, а в его полном, безоговорочном слиянии со своими людьми, которых он повел в последний свой бой за колхозное изобилие. За их и свое, Орловского, счастье. Вот именно — в бой. Людей, земляков, белорусов, которым столько выпало в жизни. Он растворился в их бедах и радостях, принял на себя их беды и радости, он стал их частицей, плоть от плоти. Тут не слукавишь, не притворишься. Тут или все, или ничего.
Думаете, аплодисментами встретили нищие, грязные, оборванные, разоренные Мышковичи подполковника в отставке Орловского, когда в сорок четвертом, безрукий, израненный, полуглухой, однако же со Звездой Героя, явился он из небытия в село:
— Будем строить новые Мышковичи.
Строить? Из чего? Дети вон пухнут с голоду… Шептались по землянкам: «Ему — чего? Приехал и уехал. Квартира в Москве. Пенсия какая!»
А он, полуослепший от ярости, что не верят люди, перешептываются, повел вдруг земляков… на кладбище. Отыскал отцовскую могилу:
— Слушайте, мужики! Слушайте, бабы! Здесь, в Мышковичах, я родился. Вот здесь похоронен Прокоп Орловский. А вот здесь похороните Кирилла Орловского. Только хоронить меня будете не в этих рваных зипунах… Клянусь вот этой Звездой Героя!..
Да, он повел людей в свой последний бой. А как в бою без организации, без дисциплины? Знаменитые четыре «не» Орловского, о которых мы уже рассказывали, — из того изначального времени. Еще не было, собственно, колхоза, а дисциплина уже была. Орловский взывал к ней ежечасно, и ничего, что поначалу дисциплина зиждилась лишь на долге, не подкрепленная ни рублем, ни трудоднем. Орловский действительно вел колхозные подразделения в бой, словно роты на прорыв. Он сумел заразить людей необходимостью временных жертв, поднял до своего уровня понимания задач, задал их рукам работу на пределе возможного.
А себе задавал сколько работы! Ведь в том-то и секрет Орловского, что никаких особых секретов он не открыл. У других председателей куда больше нововведений. Орловский, в сущности, председатель традиционный. В основном он пользовался тем, что уже известно. Его секрет — в методичности крота, в трудолюбии пчелы. («Ни разу восход солнца не застал меня в постели…») В крестьянской основательности, не принимающей ничего на веру слепо. Но ив раскрепощенности мышления, предопределяющей тем не менее жгучий интерес к новому.
Нельзя, скажем, в полной мере представить «Рассвет» полигоном для испытания новых методов хозяйствования. Есть колхозы куда более дерзкие в этом смысле. Но почему-то всякий раз новое, кем-то, где-то, хоть у черта на куличках, но основательно проверенное, в «Рассвете» внедрялось чуть раньше, чем в соседних хозяйствах, эффект давало больший, приживалось скорее, отстаивалось яростнее. Еще, например, только судили да рядили у соседей о пользе авансирования колхозников, а Орловский, дважды написав какому-то председателю в Казахстан, что-то прочитав, с кем-то посоветовавшись, решительно отменил трудодни и перешел на денежную оплату.
А история со знаменитым белорусским льном. Вот он, пример решения сложных хозяйственных вопросов чисто в стиле Орловского.
Кто не знает, что лен — это огромные деньги. Но и труда в него надо вложить! Лен в Белоруссии — это чудо-лен. Однако же долго он был «не по зубам». Как выращивать лен в малолюдных в ту пору белорусских колхозах? Вот и сеяли его от силы по 15 гектаров.
«Рассвет» сеял 20 гектаров льна. И вдруг республику ошеломила новость: Орловский засеял 500 гектаров. Слышите? Не 50, не 100–500! Разумеется, Орловского пытались «поправить». В ту пору умели «поправлять». Но он выдержал все — и уговоры, и угрозы. И, как обещал, не привлек ко льну ни школьников, ни шефов из города.
Правда, перекроил все по-новому в колхозе. Замахнулся на святая святых — на звеньевую систему. «Почему, — рассуждал Орловский, — основная единица в колхозе — звено? У нас же и так людей не хватает. Да и не хватит никогда, если одно звено знать ничего не знает, кроме своих 10 грядочек морковных, другое — своих 20 капустных… Это же распыление сил. Бригада — большая, мощная, где люди не привязаны к монокультуре, где ими можно маневрировать, то бросая на слабые участки, то всем миром наваливаясь на главное направление, бригада — вот производственная основа в новых колхозных условиях».
Не правда ли, это совсем близко к вынесенному Орловским с войны: хочешь победить — сосредоточь силы на главном, решающем направлении. Новаторство? Ничуть! То есть для тех условий, для решения задачи расширения посевов льна вроде бы и новаторство. Однако еще до войны на Кубани и Ставрополье, Украине и Белоруссии попытки создать из звеньев своего рода подвижные отряды были. Лишнее свидетельство, что новое часто приходит как забытое старое.
Да, лен выращивали всем «миром». Благодаря этой дерзости «Рассвет» прочно и навсегда вышел в миллионеры. 7 миллионов рублей (неслыханная в колхозном производстве в то время цифра!) принесло огромное льняное поле. И что характерно — попытки других колхозов перестроиться «под «Рассвет» потерпели неудачу. Не удалось вызвать у людей такой же заинтересованности, переключиться со своей основной работы на «общее» поле, не удалось преодолеть обезличку.
Спрашивается, мог ли бы Орловский заставить своих людей работать вот так «по приказу»?
Не очень часто, но в общем-то и нередко Орловский-председатель применял этот прием — сведение сил в единый ударный кулак, широкое маневрирование внутри колхоза, когда раздвигаются не только рамки звена, но и бригадные рамки.
Вот и теперь, сегодня, погожим осенним днем, когда уже холодно голове без шапки, но еще и нет особенной причины шапку надевать, когда замозжило в культе и заложило, словно ватой, уши, Орловский принял решение спасти от непогоды 300 гектаров картофеля, бросив на поле все наличные силы. И пока ездил на свиноферму, где готовились к сдаче мясного поголовья, пока заглянул в кузницу, где колхозный кудесник Тимофей Цед в снопах искр тюкал молотом по раскаленному брусу, пока осматривал новое овощехранилище, куда поступит сегодняшний картофель, — одновременно успевал глазом отмечать признаки начавшегося большого картофельного наступления. Пыльные шлейфы на дороге от Бортников показали, что из третьей и четвертой бригад уже пошли машины с людьми. Юркие «Беларуси» тянули на бугор, за которым раскинулись картофельные поля, по две-три тракторные тележки…
Через два часа, прибыв на поле, он уже застал эстраду в полном разгаре. Вгрызались в землю картофелекопатели, перетряхивая картофельные кусты, отряхивая с них клубни, а с клубней куски налипшей земли. И пестрело поле сотнями косынок, кепок…