Прочитал командир, зорко глянул:
— Значит, унтер-офицер? И что же хочешь?
— С вами хочу. Куда мне еще? Выходит, война еще не кончилась.
— Правильно, парень, ты порешил. Не раскайся только опосля. Мы тут с ими насмерть схватились. Тут кто кого — понял, парень?
Так в мае 1918 года стал Кирилл красногвардейцем. Ненадолго стал, дней на двадцать всего. А затем был вызван к председателю Оршанского ЧК.
— Храбро дерешься, товарищ Орловский. А признайся — домой тянет?
— Кого ж не тянет, товарищ председатель.
— Тогда собирайся, Орловский, домой. Да, да, на ту сторону. Поступишь в распоряжение подпольного Бобруйского ревкома. Им нужны люди, знающие местные леса. Знаешь леса, товарищ Орловский?
— В лесу родился, товарищ председатель.
— Польским владеешь?
— Как своим.
— Тогда собирайся. Запомни пароль…
…Ночь, избушка на хуторе Мухиничи. За столом с нехитрой снедью предревкома тов. Ревинский, пред. Бобруйской ЧК тов. Найман, он, Орловский. Тусклый рассвет крадется в окна. Ватно тикают ходики. На краешке стола — немецкая карта. Кружком отмечены леса под Качеричами. Орловский бегло «читает» карту. Это Ревин-скому нравится. Сюда, в качеричские леса, пойдет Орловский выполнять задание. По плечу ли ему такое задание — из местных «лесных» людей создать подвижный отряд, нападать на обозы, резать связь?.. Германские гарнизоны жмутся к городам, белополяки боятся совать нос в леса. Словом, условия для диверсий хорошие. Но кто он, Орловский, для местных людей? Он же для них до сих пор Щурпа. Пойдут ли за ним, поверят ли?
— Мне бы… это… в партию вступить.
— Считай это заданием партии. Выполнишь — поговорим.
Где искать верных людей? Конечно, прежде всего в Мышковичах. И вот он, отцовский дом. Под рябиной зарыта его винтовка. Отрыли ее вместе с двоюродным братом Костей Русаковым. Первым бойцом нового отряда стал, таким образом, Константин Русаков. Вторым — погодок Кирилла, товарищ детских игр Ермолай Белявский, третьим — безземельный Шурка Рабцевич. Затем присоединились два хлопца из Бортников, трое подошли из Качеричей.
И сдуло как ветром из округи фуражиров. А и всего-то два раза напал Кирилл на их обозы. Появление отряда Орловского застало белополяков врасплох. Пользуясь их растерянностью, Орловский разгромил богатое имение Шпилевщина, а затем, посадив отряд на лошадей, среди бела дня ворвался в Качеричи.
А с востока уже наступала Красная Армия, и Орловский, считая задание выполненным, став подлинным хозяином округи, повел отряд ей навстречу. Бойцы признали своего командира, дивились его отваге, восхищались удальством. Первым шел Орловский под пули, первым врывался в населенные пункты. Так и осталась в нем эта черта — идти первым, только первым….
И вот уже обнимает Орловского предревкома Ревинский, жмет руку предчека Найман. Предревкома Ревинский — руку в карман тужурки, достает тонкую книжицу.
— Это твой партийный билет, Орловский. Мы тут без тебя тебя рекомендовали. Принят единогласно.
Партийный билет № 0094177. «Время вступления — 1918, июнь». То есть принят Орловский задним числом. Как раз в тот день, когда совершил первый налет на первый обоз фуражиров.
Вот как раскачалась люлька-зыбка, что сладил сыну Прокоп, сын Васильев, в стылое успенье из сосновых тесинок! Вот как раскачала сына жизнь!..
…Не в серой шинелишке, с котомкой за плечами — в кожаном реглане, при сапогах ехал Кирилл на курсы комсостава Красной Армии. Теперь уж точно знал, что не кончена война, что ждут впереди новые схватки.
Долго ждать не пришлось. Два года учился Орловский на курсах — из них год с лишним провел в боях. Бросали курсантов-командиров из Москвы на любой фронт, где нужда была. Скудны сведения о жизни Орловского в это время. Знаем, например, что только в 1919-м сражался он в мае и декабре на польском фронте против Пилсудского под Борисовом, Бобруйском, Полоцком. В ноябре и декабре бился с Юденичем на подступах к Петрограду возле Федоровского посада. Несколько раз ходил на разведку в далекий вражеский тыл…
Словом, поколесил-поездил. После окончания курсов — снова против Пилсудского. Затем опять курсы — подрывного дела. С отрядом прорывается в белопольский тыл, рвет мосты, затрудняя белопольской коннице маневрирование. Три месяца в тылу врага! Служба в ЧК, новый переход границы. В Ковно готовит восстание. Разведка в Клецке.
Наконец, направляется на помощь партизанским повстанцам и превращается в знаменитого партизанского командира Муху-Михальского, о чем мы уже знаем.
Из этого буржого, калейдоскопического периода жизни Орловского нам нужно вычленить главное, основное. Возьмем карандаш и займемся арифметикой.
Шесть лет подряд Орловский провел в боях. Под его руководством осуществлено более ста боевых операций. Восемь раз он переходил границу — восемь туда, восемь обратно. А ведь впереди его еще ждала Испания, затем Отечественная война… Сколько же это выпало одному человеку!
Уже к 1924 году он стал признанным практиком партизанской борьбы в тылу врага. Белорусские леса — здесь Орловский себя чувствовал как рыба в воде. Умел свистеть иволгой, скрипеть коростылем. С завязанными глазами собирал любое оружие.
А помните слова из характеристики: «Обладает природным умом организатора»? Трижды организовывал Орловский партизанские отряды. Да какие отряды!
И еще одна черта проявилась в нем, истоки которой, без сомнения, в его крестьянском происхождении — хозяйственная хватка. Те же командиры в Отечественную удивлялись — в отряде Орловского обязательно баня, хомуты для лошадей починены, между землянками в снегу аккуратные дорожки… Вспомним: направленный в разведку в Клецк под видом спекулянта, Орловский таки наторговал восемь возов «добра». Вспомним: выйдя в 21-м навстречу Красной Армии, он вышел не просто так, не налегке, а с огромным обозом фуража и хлеба. Вспомним: в бою под Зарижьем в том же 21-м, отбив у белых большой обоз, Орловский продолжал бой до тех пор, пока все «добро» из обоза не было роздано месаному населению…
Орловский-солдат, Орловский-чекист, Орловский-партизан, Орловский-разведчик… И Орловский — председатель колхоза… Как все связано в его жизни, как цельно, как крепко…
5. СЕКРЕТЫ БЕЗ ВСЯКИХ СЕКРЕТОВ
Теперь, когда распоряжения были отданы и необходимые службы пришли в движение, Орловский сразу вдруг успокоился. К машине он вышел с бухгалтером, который докладывал о вчерашних поступлениях в колхозную кассу.
— С капустой не продешеви, — сказал Орловский. — Всю не возьмут, сами будем квасить. Прикинь, во что обойдутся чаны.
Тронул за рукав парторга:
— Сколько сегодня экскурсий? Три?
— Четыре, Кирилл Ирокопыч. Еще школьники из Бельцов.
— Крымчанам пилораму покажите… Школьников на пасеке побалуйте…
Едут, едут экскурсии в Мышковичи. В год до ста двадцати экскурсий. Может, меньше бы ездили, рассердись председатель хоть однажды. А он — наоборот. Любил Орловский, что к нему ездят.
Председателей сам по колхозу водил. Любил читать в глазах восхищение. Но вдруг подхватится, подмигнет озорно:
— Перекормил сладким, да? Поедем, покажу, как свекла гниет. Поедем, покажу нашу бесхозяйственность…
Помнится, с рязанским колхозным председателем Селивановым возвращались мы от Орловского в Москву. Я как раз собирался писать о «секретах Орловского», поэтому аккуратно перенес из блокнота Селиванова в свой блокнот вот эти строки:
«Почему
приказы Орловского люди выполняют бегом?
в колхозе нет ни одного сторожа? Как добились?
у Орловского хватает времени читать книги и ходить с женой в кино?»
Я спросил Селиванова: «Ну, так почему? Вы же были в колхозе, ходили, смотрели».
— Не знаю, — ответил Селиванов. — С виду в колхозе все обычно. То есть в обычном все необычное.