Прыти после купанья у Пи-эра поубавилось, и он, до свинцовой тяжести пропитанный водой, неторопливо покатился вперёд, стряхивая со своей окружности налипавшие пласты песка и пыли и обрастая ими вновь, да так густо, что казался обтянутым шиной. Дважды объехав камень, Пи-эр вернулся и доложил:
— Никого! Клянусь радиусом!
И группа двинулась дальше.
— Стой! Кто такие? — раздалось вдруг, и из-за камня, с которым поравнялись путники, выскочили два ражих[3] молодца с ружьями. Они были так юны, что, кажется, смущались этого и отпустили для суровости: один — усики, второй — жидкую бородёнку, которые, однако, делали их не суровыми, а смешными, несмотря на всю серьёзность и ружья. Имена у них тоже были забавными: усатого звали Нюкстёзя, бородатого — Блефтяфтя. Конечно, это были не официальные имена — этих имён не помнил никто, даже они сами, — а прозвища, идущие с детства, когда они, шепелявя и картавя, без конца, направо и налево, повторяли полюбившиеся фразу и слово: первый — «Ну так что же?», а получалось — «Нюкстёзя?», второй — «Блестяще!» — «Блефтяфтя!» Комичности добавляли кирпичная краснота их физиономий и тугие, едва стянутые на груди мундиры, сковывавшие движение. Видно было, что мундиры эти недавно постирали, неумело, поспешно, очевидно, в холодной воде и без мыла, пытаясь удалить копоть и сажу. Мундиры здорово сели, им не дали просохнуть и напялили на плечищи, и теперь они выглядели жёвано и куце — руки почти по локоть торчали из рукавов. Чернота не только не отмылась, но ещё более разбухла и из пятен превратилась в общую грязь, сквозь которую все же угадывалась расцветка под бересту.
— Барбитуратики! Родные мои! — воскликнул Земленыр и полез было к солдатам с объятиями, так как искренне обрадовался встрече через столько лет разлуки с соотечественниками, молодость которых лишь усиливала радость, ибо они не могли дежурить на границе с тех давних пор и, значит, не могли узнать его, как случалось все те разы, потому что свои побеги Земленыр, тоже по молодости, делал ритмично через год и почти приучил охрану к своему появлению у моста.
— Руки прочь, дед! — крикнул с усиками. — Вы арестованы!
— Как? Опять?.. Ничего нового за полста лет! Все именно так и было! — с досадой протянул старик.
— Но нас-то четверо! — напомнил Пи-эр и кинулся на ближайшего барбитурата, но тот ловко, не сводя прицела с людей, двинул прикладом, и круг, не успев увернуться, плашмя рухнул в придорожную пыль. — Ах, ты так? — отплёвываясь, рявкнул Пи-эр и попытался вскочить, но Нюкстёзя наступил на него обеими ногами, и прижулькнутый круг утихомирился.
Васю так и подмывало выхватить из-за пояса из-под рубахи пистолет и шарарахнуть в усатого нахала. Мальчик был сыном охотника, исколесил окрестную тайгу с ружьём вдоль и поперёк, добывая рябчиков и глухарей, и рука его не дрожала, беря на мушку мелкую живность, даже сохатого бил с отцовской, правда, подстраховкой, но выстрелить в человека — это было вне Васиных понятий и сил, особенно в сказочной стране. Уж где-где, а в сказке-то все должно решаться миром и честью.
— Ну так что же, гуси-лебеди? С нами шутки плохи! — пристрожил усатый. — Без фокусов! Вас уже трое!
— Нет, все ещё четверо! — прощебетала Ду-ю-ду.
— Мелочь не в счёт! — отмахнулся Нюкстёзя, не скрыв, однако, удивления. — Слышь, Блефтяфтя, доложи Сильвуплету! А то ещё побегут, стрелять придётся. Будут трупы! А нам нужны не трупы, а живые диверсанты!
— Блестяще! — отозвался бородатый, открыл вдруг в камне — в камне! — дверцу — дверцу! — и пропал внутри, но вскоре высунулся опять. — Прошу! По одному!
Пленники, как во сне, осторожно шагнули внутрь камня, щурясь из боязни неизбежно разбить себе лбы обо что-то острое и твёрдое, но не разбили и удивлённо огляделись.
Камень оказался пустым и был вообще не камнем, а фанерно-деревянной конструкцией, сколоченной, бугристо обмазанной глиной и раскрашенной под каменную глыбу. В стенках светились смотровые щели. По всему выходило, что это был наблюдательный пункт барбитуратов. У ног приподнялся люк и показалась лохматая голова.
— Ну, где они? — спросила она.
— Вот они, господин офицер! — отчеканил солдат, вытянувшись.
— Прошу! — сказал лохматый приятным тоном, и голова его не исчезла, а как бы уползла в глубину, откуда предупредила: — Только осторожней, ступеньки крутые!
— Вещи оставьте здесь! — губошлёпно и как-то несерьёзно распорядился Блефтяфтя, и пока путники соображали, что это значит, проворная рука сняла с Земленыра патронташ и дёрнула Любину корзину, из которой девочка успела, однако, выхватить кувшин и голубую медаль, но кувшин барбитурат отобрал, а медаль не заметил. Васю же солдат лишь похлопал по бокам, а карманы с патроном и складнем не доглядел, как и пистолет на животе. Бородач был неопытным в обыске. — Блестяще! — пожалуйста! Стоп! А это?.. — Блефтяфтя потянулся было к Ду-ю-ду на Васином плече, но мальчик отвёл его руку, говоря: