Нет, он не жалеет о том, что отбил ее тогда силой у Беляева. Мучает его другое: он зарубил саблей безоружного. Разве это не позорно для казака? И хотя тьма, застилавшая его глаза, рассеялась, поспешный его уход с ярмарки был как бегство от самого себя.
Он еще не успел как следует опомниться, поэтому и поверил слуху, что камчадальские воинские отряды подходят к Верхнекамчатску, приказал вернуть казакам оружие. И оказался безоружен сам.
Все помыслы его теперь сосредоточены на одном: как вырваться из-под стражи?
Атласова бесит, что все казаки из его ближайшего окружения отвернулись от него, даже Щипицын. Он пытался связаться с ним через Степаниду, но тот не захотел иметь с Атласовым дела, опасаясь, что воевода не простит пятидесятнику убийства Беляева. Что ж, каждому своя шкура дорога. Только рано Щипицын поставил на нем крест. Здешние казаки мало представляют, с кем имеют дело. Когда нет никакого выхода, он умеет посмотреть на потолок, как учил его когда-то Лука Морозко, и прочитать, в чем его спасение.
День прошел в ожидании встречи с камчадалкой. Вечером Шибанова сменил Харитон Березин, казак веселый и добродушный, с пышным русым чубом и столь же пышной окладистой бородой. Заперев Атласова в ясачной избе, он предупредил:
— Камчадалку твою, коль придет, прочь прогоню.
Однако, поужинав, Атласов не спешил заснуть. Он лежал на топчане при свете плошки, подложив руки под голову, и прислушивался к ночным шорохам, к собачьему лаю, к звуку шагов Березина в караулке, к биению собственного сердца.
Услышав скрип снега за дверью, он сразу понял: Степанида! — и весь превратился в слух. Березин долго препирался с нею в караулке, камчадалка, кажется, даже плакала. Затем хлопнула дверь, и Атласов услышал лязг замка. Уговорила-таки!
Вскочив с топчана, он ждал, когда она войдет. Наконец Березин перестал возиться с замком, дверь распахнулась, и камчадалка влетела в нее вместе с клубами пара, повисла на груди у Атласова, не стесняясь караульного, который негромко хохотал, глядя на них.
— Ну? — нетерпеливо спросил Атласов, едва караульный захлопнул дверь.
— Вот!
В руку Атласова легла тяжелая холодная рукоять пистоля.
— Как? Неужели сегодня? Сейчас?
Она кивнула.
— А собаки? — не хотел верить Атласов.
— Упряжка готова. И все уложено, — показала она в улыбке чистые, что скатный жемчуг, зубы и тут же стала стаскивать шубейку.
У Атласова голова пошла кругом и потемнело в глазах. Он жадно и благодарно целовал ее лицо, решив, что такого чуда, как эта молодая женщина, судьба не посылала никому на свете. Соболь золотая, что прекрасней лебеди белой, досталась ему.
— Ну как? Намиловались? — весело спросил Березин, возникая на пороге.
Ответа он не дождался. Притаившийся за косяком двери Атласов рванул казака внутрь и обрушил на его лицо страшный удар рукоятью пистоля. Степанида быстро захлопнула дверь.
Оглушенного казака они связали и сунули ему в рот рукавицу.
Прихватив пищаль караульного, пояс с припасами к ней и саблю, они задули плошку и вышли из избы. Покров туч над острогом разошелся, и на небе густо горели колючие ледяные звезды. Замирая от скрипа собственных шагов, они миновали стены крепости. Караульный на сторожевой вышке, к счастью, не обратил на них внимания.
— Иди на дорогу, я догоню, — шепнула Степанида и быстрым легким шагом пошла к посаду.
Атласов, отыскав зимнюю санную дорогу, хорошо укатанную к той поре, зашагал прочь от крепости вдоль берега реки, глухо гудевшей подо льдом. Отполированный полозьями нарт снег на дороге отблескивал светом звезд.
Он успел удалиться от острога на добрую версту, прежде чем услышал позади визг полозьев, сливающийся с повизгиванием собак. Скоро нарты поравнялись с ним.
Ловко остановив упряжку, Степанида соскочила с саней, весело спросила:
— Ну, поехали?
— Чья упряжка? — спросил он.
— Ломаева. Он собирался завтра ехать в дальнее стойбище и снарядил нарты с вечера. Есть все: и кукули, и юкола для собак, и мороженая рыба для нас… Не зря я у него в служанках была.
Заставив ее забраться в меховой мешок, чтобы не замерзла в дороге, Атласов взял остол, гикнул на собак и тут же прыгнул в санки.
— Все! Теперь нас не догонишь! — прокричал он, подставляя лицо морозному ветру, сразу ударившему навстречу.
— Поехали, соболь ты моя золотая!
…Бегство Атласова переполошило крепость. Едва пришедшего в себя Березина честили на чем свет стоит, и казак не знал, куда деваться от стыда. Просеченная до кости скула не мучила его так, как сознание собственной вины. Проклятущая дикарка обвела его вокруг пальца, будто малолетнего несмышленыша.