Иван был благодарен Петру, что тот привел его сюда. Он вспоминал, как они с отцом и братьями раскорчевывали тайгу, боясь, что в открытой ветрам долине зерно не примется, а здесь, под защитой леса, на солнцепеке, хлеб, может быть, и созреет, как очищали клин от камней, вспахивали и рыхлили землю, разбрасывали из торбы с трудом сбереженные семена, упрямо надеясь, что они взойдут, как спустя некоторое время ходили сюда любоваться зеленями, — и горло у него перехватило от волнения.
— Другие как? — спросил он. — Не сеют?
— Да роздал я весной фунтов десять зерна, — отозвался Петр, не отрывая жадных глаз от поля. — Кое-кто не поленился землю копнуть. Казаков не больно-то к хлебопашеству тянет, не за тем шли сюда. Каждый набивает сумы мягкой рухлядью да норовит поскорее с Камчатки выбраться. Ну что? Поглядели — дальше пойдем?
Они вернулись к реке, и Петр опять погнал бат вверх по течению. Плыли долго, поочередно меняясь у шеста, пока речушка не превратилась в совсем крошечный ручей. Здесь сопки раздвинулись, и они оказались в широкой котловине, по дну которой были раскиданы блюдца озер, заросших по берегам камышом и осокой. Озера кишели дичью.
Петр вытащил бат на берег и вытер тыльной стороной ладони обильный пот на лбу.
— Пошли! — коротко скомандовал он.
Иван тронулся за ним, полной грудью вдыхая вечернюю прохладу, налитую запахами цветущих трав и земляной сыростью. Если бы не комары, тучей висевшие над головой, нещадно жалившие лицо и руки, вечер был бы совсем хорош.
Уже в сумерках достигли они берега нужного озерка, и Иван услышал скрипучие трубы невидимых гусей, галдевших где-то за стеной высокого, в рост человека, камыша и столь же буйной осоки.
Петр привел Ивана к длинному, крытому травой шалашу с навешенными у обоих выходов дверьми, сплетенными из лозняка.
— Твой? — спросил Иван.
— Мой, — подтвердил Петр.
— А двое дверей к чему?
— Там узнаешь. Перекусить пора.
Они сели на сухую колоду, брошенную у шалаша, и развязали суму со снедью, навалились на отварную рыбу с диким чесноком, именуемым по-местному черемшой.
Между тем небо совсем потемнело, и дорожка от месяца на озере стала ярче, тяжелее. Казалось, там, на ленивых мелких волнах, блещут серебряные слитки, выпавшие в воду из опрокинутой лодки с сокровищами. Голоса гусей на озере зазвучали глуше и ленивее. Чувствовалось, что они готовятся ко сну, отяжелев от усталости и сытости. У гусей настала пора линьки, и можно было не опасаться, что они улетят на ночлег на другое озеро. Выждав, когда месяц спрятался за тучи и над озером легла сплошная темень, Петр развязал котомку и протянул Ивану что-то белое.
— Надень поверх кафтана.
Иван ощутил в руке суровую ткань.
— Что это?
— Да я стащил у моей жинки пару ночных рубах, — рассмеялся Петр. — Хватится — намылит мне шею.
— Сдурел ты, что ли? Не буду я напяливать бабью одежду.
— Надевай, так надо. И не ори. Гуси уплывут от берега.
Петр почти силой натянул на Ивана рубаху, и они стали спускаться к озеру.
— Сейчас мы гусям покажемся и обратно подниматься наверх будем, — шепотом заговорил Петр. — Ты держись все время за мной и не суетись, не делай резких движений, чтоб гусей не испугать. Они пойдут за нами как миленькие.
Отводя руками мокрый от росы камыш и осоку, Иван пробирался вслед за Петром к воде. Вот под ногами захлюпало, и он разглядел черную гладь озера, а совсем близко от берега белыми пятнами выделялись гуси. Встревоженные шумом в камышах, они загалдели и поплыли прочь. Но едва Петр вышел к самой воде, как гуси снова потянулись к берегу. Подождав, когда они подплыли совсем близко, Петр повернулся спиной к озеру и полез обратно на берег. Шел он медленно, слегка присев и переваливаясь, словно старый гусак. Иван, дыша ему в затылок, старался повторять все движения брата. А сзади за ними покорно тащились гуси.
Петр повернул к шалашу и скрылся в нем, оставив двери открытыми. В шалаше было совсем темно. Иван, следуя за братом, нагнул голову, чтобы не стукнуться о навес. Пройдя шалаш насквозь и выпустив из него Ивана, Петр закрыл дверь на деревянный засов и дождался, пока все гуси не зашли в шалаш. Затем он перебежал ко входу и закрыл на засов вторую дверь. Гуси встревоженно загалдели, захлопали крыльями в ловушке.
— Чудеса! — развел руками Иван. — Обалдели они, что ли?
— Глупая птица, — согласился Петр. — Они нас за гусаков приняли. Снимай рубаху. Сейчас крутить головы гусям будем.