Торжественная — официальная часть приема с вручением подарков и верительных грамот оказалась на поверку действом весьма пышным. Выезд на аудиенцию походил на красочный и хорошо поставленный спектакль, в котором единственным актером совершенно не знающим своей роли оказался сам посол. Ну, никто его этому не учил. Краткий инструктаж, проведенный Теглевым, пока неслись по Москве в богато убранном возке, специально предоставленным посольским приказом для этой цели, явно не в счет.
Транспорт лихо вкатил в распахнутые ворота кремля и остановился на некотором удалении от Красного крыльца, на котором в непонятном постороннему, но явно предусмотренном протоколом порядке выстроился богато разодетый люд. Едва Костя, еще не отошедший от быстрой скачки, ошалело разглядывающий, пестрящую золотым шитьем и драгоценной парчой толпу, выбрался на твердую землю, на него величаво надвинулись несколько бородатых, довольно представительных мужиков в тяжеленных даже на первый взгляд, длинных, до самых пят шубах, и высоких "горлатых" шапках. Попытка навскидку определить, который же здесь есть Василий III, успехом не увенчалась. Бояре взяли озадаченного посла в плотное кольцо, а затем началось неспешное шествие бесконечной чередой лестниц, переходов и покоев мимо многочисленной, разнаряженной в пух и прах дворни.
Хозяин всея Москвы и ее окрестностей принимал, сидя на престоле, "в большом наряде", в кафтане из золотой парчи, в "шапке Мономаха", со скипетром в руке. Назвали мы его так, ибо владения Великого Княжества Московского об ту пору, едва ли распространялись дальше границ современного нашему читателю Подмосковья. Однако "понтов", как выразилась бы молодежь в оставленном, нашими героями будущем, вполне хватало на маленькую империю.
У подножья трона выстроился ряд крепких парней в белых кафтанах с серебряными топориками в руках. Про себя Щебенкин обозвал их рындами, и как позже выяснилось, был абсолютно прав. Бородатый "конвой" расступился и Костя остался стоять в гордом одиночестве "расстреливаемый" любопытными взглядами чинно рассевшихся вдоль стен бояр. Впрочем, изучение его скромной персоны длилось недолго. Откуда-то сбоку высунулся весь из себя серьезный и солидный такой господин, ("окольничий", всплыл в памяти нашего героя один из немногих сохранившихся в ней фрагментов теглевского инструктажа) и заунывным торжественным басом принялся представлять посла.
Наконец важный господин умолк и в зале вновь воцарилась тишина. Щебенкин продолжал стоять столбом, грубейшим образом нарушая весь протокол торжественного мероприятия. Пресекая это вопиющее безобразие, окольничий вынужден был пойти на крайние меры, негромко кашлянув в бороду и слегка ткнув локтем в бок бестолкового иноземца.
Костя очнулся от спячки, и сообразив чего от него требуется, шагнул к трону протягивая верительную грамоту. Дорогу ему шустро преградил какой-то придворный, тут же вцепившийся в документ и едва не силой вырвавший его из рук. Грамоту должен был принять посольский дьяк, но проводивший "ликбез" Евстафий, очевидно считавший этот факт само собой разумеющимся в своем рассказе об этом просто не упомянул. Естественно, наш герой просто ошалел от подобной наглости и первой его мыслью было двинуть как следует дерзкому в ухо. Но толи суровые лица рынд, толи собственное благоразумие удержали его от столь опрометчивого шага.
Затем посла ожидало следующее испытание. Сидящий на троне человек протянул руку для поцелуя. С одной стороны это значило, что Новороссию признали христианской державой, иначе он просто ограничился бы возложением руки на голову посла. С другой же, лобызать руки постороннего мужика, выросшему в реалиях и понятиях свободолюбивого двадцать первого века Костику, совершенно не хотелось. Неизвестно еще, что он этими руками делал. А посему парень решил пойти на компромисс, припав на одно колено, он ограничился тем, что ткнулся во влажные от пота пальцы московского самодержца кончиком носа.
"Царская морда" брезгливо, как показалось Щебенкину, обмыл пальцы из серебряного рукомойника и на этом церемония целования руки была завершена.
Пара шустрых хлопцев, приволокла откуда-то невысокую обитую атласом скамейку, установили ее напротив престола и вежливо, но настойчиво усадили посла.
Дальше Костя уже действовал в соответствие с полученными инструкциями, благо эта часть церемонии была до него доведена детально. Немного помолчав для приличия, он коротенько, так минут на двадцать-тридцать принялся излагать цель посольства, а в это время пара сопровождавших его гвардейцев и местная дворня "являли" подобающие торжественному моменту подарки. А ведь и не слабые такие подарки. Было чего "являть". Два пистолета кремневых, невиданное по здешним меркам супероружие, причем выполненные в эксклюзивном варианте, специально для таких целей. Рукояти из "рыбьего зуба" с серебряной насечкой, красота. Шкурок бобровых три бочонка, казалось бы, глупости, везти русскому царю в подарок меха, ан нет, оказывается на Руси бобровый мех дороже собольего ценится. Поизвели видать предки зверя на шубы, да шапки боярские. А сахара кленового, отборного десять голов по пуду в каждой, отлитые в формах, в виде разных рыб и зверей. Эдакие, громадные леденцы. Не забыли и про пищу духовную. Подарки ведь везли христианскому государю, а значит, евангелие в обложке из тисненой кожи отпечатанное на мелованной бумаге, крупным типографским шрифтом, будет как раз к месту. И в довершении всего резной, деревянный инкрустированный все тем же моржовым клыком и серебром ларец, а в нем на мягких подушечках: высокие бокалы, зеленоватого стекла, тонкие, на длинных изящных ножках. Лучшие образцы, выпущенные стеклянной мануфактурой Кугеля и Штирлица (второго, как помнит внимательный читатель, в узком кругу друзей именовали просто Лехой Емелиным). Короче говоря, наши герои сделали все, чтобы явить предкам товар лицом, заинтриговать, вызвать интерес. И похоже, им это удалось.
Вообще-то в день аудиенции полагалось приглашать послов на обед в присутствии князя, во дворце, или же присылать угощение к ним на двор. А деловая аудиенция, гораздо более скромная назначалась лишь через несколько дней, но для Щебенкина, непонятно почему, было сделано исключение.
Все думские и свитские были отпущены восвояси, а Константина, вывели из просторной залы и отконвоировали в апартаменты поскромнее. Через некоторое время туда же соизволил прибыть и Великий Князь Московский, Владимирский и протчая и протчая…, всего лишь в сопровождении полудюжины стражников
— Садись кавалер — небрежным мановением руки скомкав пространные Костины славословия, князь указал за стол, на скамью слева от себя — чел я грамоты твои верительные, кои мне намедни передали. Сказки наместника новагородского такоже чел. Ведомо мне и про списки с замков орденских, кои через боярина Теглева воеводам моим пять лет назад передали. Но ведаю я и про то, что князем твоим приют многим ворам и разбойным людишкам новагородским даден был. Вот и понять не могу, толи господин твой дружбы моей ищет, толи вражды? Никак понять не могу.
— Дружбы государь — покосившись на застывших у входа стражников, Константин, вняв приглашению, опустился на широкую, покрытую ковром скамью. Вопрос Василия, да и тон которым он был задан, ничего хорошего не предвещал, но выхода не было. Оставалось только уповать на собственные дипломатические способности, наличие которых было под большим сомнением. Черт, ведь говорил же Ляшкову, предупреждал, что добром эта затея с посольством не кончится. Тоже нашел блин дипломата. Вот махнет сейчас деспот — князюшка ручкой, навалятся крепкие ребятишки, повяжут и в поруб, это в лучшем случае. А то могут и просто, прямо здесь прикончить. Ишь, глазищами из-под шеломов зыркают. Против полудюжины бронных дружинников у него даже до зубов вооруженного, в любом случае шансов не было никаких, а уж теперь, когда из всего арсенала при входе разрешили оставить только широкий кинжал на поясе и вовсе, дергаться смысла нет, никакого. И ведь никто не выручит, какая там посольская неприкосновенность, чихали тут на нее с высокой колокольни. Сгинул немец и сгинул, как в песне: "Дорогая не узнает…". Тьфу. Зябко поежившись от подобных перспектив, Щебенкин едва заметно повел плечами, но набравшись наглости и напустив на себя беззаботный вид, уверенно повторил — дружбы. От вражды никто ничего не выиграет, а вот добрая торговля многие блага обеим державам принесет. А что новгородцев к себе сманивали так это не от злого умысла. Тебе же лучше государь будет, если мы всех мятежников и недовольных к себе за море вывезем. Хлопот они оттуда никаких не принесут…