ПОЕЗДКА ХАБАРОВА В МОСКВУ
Уезжая с Зиновьевым в Москву, Ерофей Павлович никак не думал, что больше никогда не вернется на Амур. После возвращения он мечтал заняться здесь земледелием и организацией за счет амурской пашни снабжения хлебом всей Якутии. Поэтому он не повез дальше Тугирского волока сельскохозяйственные орудия, купленные им в свое время в казне. Весной 1654 г., покидая волок, он с большим трудом убедил Зиновьева не везти с собой пороховую и свинцовую казну, а спрятать ее в надежном месте, там, где уже лежали косы и серпы.
Когда вскрылись реки, Зиновьев двинулся в дорогу. Поездка до Москвы была для Хабарова тяжелой. Зиновьев продолжал над ним издеваться, «вымучивая у него то шубу, то шапку, то собольи пластины».
Опасаясь, что Хабаров бросит его по дороге и вернется на Амур, Зиновьев отдал распоряжение в наиболее подходящих для побега местах изолировать землепроходца и одевать на него смыки, т. е. кандалы.
Зиновьев грабил не только Хабарова. Еще на Амуре, чинив «суд и расправу», он отобрал в свою пользу у служилых казаков Матвея Пинежанина и Федора Вагина кафтан, 40 пластин собольих и шубу соболью, у охочего казака Федора Иванова Важенина — 20 соболей и шубу лисью стоимостью в 45 рублей. На Тугирском волоке посягал на имущество служилых людей десятников и рядовых Якуны Никитина «с товарищи», «бил их на правеже день, а правил… 600 рублев… сборы неведомо какие». Здесь же Зиновьев «бил и мучил разными муками, огнем жег» даурского казака Якова Мелентьева, который, «убоясь его муки», отдал ему два озяма[59].
Произвол Зиновьева распространился и на вчерашних его сторонников, которые еще несколько месяцев назад под его диктовку писали челобитные на Хабарова и грозились выступить его обвинителями в Москве. Среди них были даже такие враги Хабарова, как Степан Поляков, Константин и Степан Ивановы. Теперь они горько каялись перед Ерофеем Павловичем и вместе с ним написали и отдали в Енисейском остроге воеводе Пашкову челобитные на Зиновьева «во многих его обидах, насильствах, грабеже». Пашков челобитные принял. Конфисковал у Зиновьева отнятое им у служилых людей имущество (вероятнее, его часть), опечатал его «в коробье» и препроводил из Енисейска до Москвы с приказным человеком Федором Сидоровым «с товарищи». Последним он настрого наказал отдать коробью и челобитные для подлинного розыска в Сибирском приказе. Енисейцы поручение выполнили. Казну и документы довезли до Сибирского приказа и спасли таким образом хоть часть имущества, отнятого Зиновьевым у Хабарова и его товарищей.
По пути в Москву Ерофей Хабаров видел, что его поход на Амур всколыхнул, заинтересовал и поднял в дорогу десятки и сотни людей. Переселенческая волна захватила Якутский, Илимский, Енисейский, Красноярский и другие уезды. Люди шли на Амур на свой страх и риск, не спрашивая на то разрешения у местных властей. Царская администрация, испытывая постоянный недостаток в людях, препятствовала стихийному переселению, старалась вернуть беглецов назад. Но люди уходили и мелкими группами, и объединяясь в большие отряды.
Один из таких отрядов Хабаров встретил на Тугирском волоке зимой 1653–1654 гг. Через несколько месяцев этот отряд был уже у Онуфрия Степанова и в дальнейшем вместе с ним оборонял Кумарский городок. Здесь же, в Тугирском острожке, Хабаров был свидетелем допроса беглеца, назвавшегося Давыдком Кайгородцем. Оказалось, что он пробирался на Амур с ватагой, но отстал от своих и был пойман. Кайгородец рассказал, что о Даурской земле он услышал в Верхоленске от полчан Хабарова, провожавших в Москву ясачную казну. Из Верхоленска с Кайгородцем пошли в Дауры «без отпуска» 4 служилых человека. По пути на реке Киренге к ним присоединились промышленные и служилые люди, ленские и илимские пашенные крестьяне. Оружие они добыли, разграбив государев казенный амбар. Затем отобрали у приказчика ленских крестьян Василия Скобликова пищаль и пистоли, а у торгового человека Ивана Тюрина — пищаль. Средство передвижения — «дощаник с запасами и товарами» захватили у промышленного и торгового человека Матвея Ворыпаева[60].
Проезжая через Илимск, Хабаров слышал, как воевода Богдан Оладьин жаловался Зиновьеву, что теперь все узнали о путях на Амур. Один из путей — по Олекме, тот, которым ходил Хабаров, а другой через Верхоленский острог, Забайкалье и Шилку, который осваивал Бекетов. «Теми дорогами в прошлом 1653 г., — сокрушался воевода, — из Верхоленского и Илимского острогов и уездов без отпуска сворами служилые с охочими и промышленные люди с пашенными крестьянами побежали в Дауры… И впредь в Даурскую землю с Лены воровских побещиков от побегу не уберечь». Оладьин ссылался на аналогичные жалобы и якутского воеводы Ладыженского, который писал к нему, что в Якутском уезде резко сократилось число пашенных крестьян. Общим выводом воевод было то, что «в Якутском и Илимском острогах и уездах нет вольных и охочих людей, которых можно было бы посадить на пашню, потому что они все вышли воровством в Дауры»[61]. Чтобы как-то приостановить отток русского населения в Даурию, грозивший обезлюдить уже обжитые восточносибирские уезды, воеводы вознамерились в ближайшем будущем учредить в устье Олекмы заставу и на ней ловить всех беглецов.
Во время следования Хабарова через западносибирские уезды к нему неоднократно обращались жители с просьбой рассказать им об Амуре. Он делал это охотно и многих заинтересовал перспективами амурского земледелия, пушного и рыбного промыслов, торговли. Когда через год после поездки в Москву Хабарова в Сибири объявили о наборе добровольцев в даурский полк Пашкова, их много нашлось в Верхотурье, Тобольске, Тюмени, Енисейске. Можно предполагать, что среди добровольцев были и те, кто слышал рассказы Хабарова о Даурии.
Какую-то часть пути Хабаров проделал без Зиновьева. Опасаясь обвинения в неоправданной потере времени на Тугирском волоке, он поспешил вперед Хабарова и прибыл в Москву в начале декабря 1654 г. Поэтому от Томска Хабарова сопровождал служилый человек Милослав Кольцов. Из Устюга Великого до Москвы с ним ехал устюжский пристав Иван Кузьмин с казаками. В середине февраля 1655 г. Хабаров был в Москве.
Московский Кремль. С гравюры XVII в.
К этому времени Зиновьев уже отчитался о поездке в Даурию перед главой Сибирского приказа А. Н. Трубецким и его помощником дьяком Григорием Протопоповым. Зиновьев подтвердил факт присоединения Приамурья к России и отметил его положительное значение. Но деятельность Хабарова московский дворянин охарактеризовал только отрицательно. Зиновьев сознательно умолчал о всем полезном, что сделал землепроходец для государства, и лишь подчеркнул его «вины», выясненные из жалоб полчан.
Был расспрошен в Сибирском приказе и Хабаров. Трубецкой и Протопопов признавали его заслугу в присоединении Приамурья, справедливо решив, что большое дело, сделанное им, не может идти ни в какое сравнение с теми мелочами, к которым Зиновьев сознательно пытался привлечь их внимание.
Одержав победу в главном вопросе, Хабаров подал на Зиновьева жалобу, обвиняя его в издевательстве и «мучительстве», вымогательстве взяток и присвоении его имущества. К челобитной Хабаров приложил «роспись животов» на сумму в 1500 руб., пограбленных у него Зиновьевым. Следствие было поручено боярину кн. Григорию Семеновичу Куракину, а оценка мягкой рухляди — купцу гостиной сотни Афанасию Гусельникову и целовальнику суконной сотни Нестору Парфенову Шапошникову.
Большой выдержки стоило Хабарову, «став перед судьями, искати, отвечати вежливо и смирно, и не шумно и невежливых слов не говорити», когда Зиновьев начал отрицать на суде неоспоримые факты издевательства над ним с целью вымогательства имущества. Правда, Зиновьев сознался, что не один раз бил землепроходца, заметив, что имел на это «основание»: Хабаров хотел против него бунтовать и подбивал на это других. Что касается взяток, то, по словам Зиновьева, Хабаров ему их давал «добровольно», откупаясь от поездки в Москву.
59
ЦГАДА: СП. — Стб. 344. — Л. 646, 653–656; Стб. 472. — Л. 5, 11, 16; Русско-китайские отношения… — № 76. — С. 196–197.