Весьма вероятно, что юношеские годы Ерофея Хабарова проходили в Великом Устюге, который играл заметную роль в экономическом развитии России в XVII в. «Примерно» с XVII в. в России начался новый период ее истории, характеризовавшийся «действительно фактическим слиянием всех… областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это вызвано было… усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок»[11].
В орбиту складывающегося всероссийского рынка вовлекался и Великий Устюг. Этому способствовало и его выгодное географическое положение. Он находился в месте слияния рек Сухоны и Юга, где сходились пути, шедшие из Архангельска, Урала и Сибири. Через Архангельский порт он связывался со странами Западной Европы, реками и речками — с городами Поморья, а за его пределами — с Вологдой, Ярославлем, Костромой, Казанью. Процесс специализации местных рынков захватил и Устюг. В XVII в. он становится третьим по значению, после Вологды и Вятки, хлебным рынком страны. Только в 1633–1634 гг. из волостей Устюжского уезда по реке Югу было вывезено в другие районы страны 6500 четвертей хлеба. Особенно крупные партии устюжского хлеба отправлялись в Сибирь, снабжение которой вплоть до середины 80-х гг. XVII в. возлагалось на города Поморья и Русского Севера. Подобно Соли Вычегодской, Устюг поставлял в Сибирь и другие товары как собственного производства, так и привозные из других городов и из-за рубежа.
Для закупки в Устюге товаров «про сибирскую руку» воеводы «стольного сибирского града» Тобольска имели специальную статью денежного расхода в бюджете. Значительную роль играл Устюг Великий и в пушной торговле. Русские торговые люди, привозившие меха из Сибири, продавали их в Устюге торговцам-перекупщикам или провозили их дальше, в Архангельский порт.
Как и во всем Поморье, пашенные крестьяне Устюжского уезда жили земледелием, промыслами и торговлей. Соседство с бойким торгово-ремесленным центром стимулировало эти занятия. Немаловажным фактором было и то, что крестьяне Устюжского уезда были черносошными, т. е. государственными, или, как тогда говорили, «государевыми». В XVII в., вследствие многочисленных царских пожалований частным владельцам (помещикам, монастырям), земли, населенные черносошными крестьянами, сузились фактически до пределов территории Русского Севера и Поморья. Были объявлены «государевыми» и крестьяне присоединяемой Сибири.
В черносошных районах крестьяне несли повинности в пользу государства, не знали личной зависимости от помещика и сохраняли очень важные для развития социальной активности и хозяйственной инициативы права передачи тягла (всех повинностей) другому лицу, передвижения (изменения места жительства) и собственности на имущество.
Используя эти права и вовлекаясь в разностороннюю хозяйственную деятельность, наиболее сметливые и удачливые из поморских крестьян становились торговыми людьми и даже выбивались в купечество, переселяясь в города. Другие, оставляя насиженные места, становились промысловиками и уходили «за Камень» (Уральский хребет) в далекую Сибирь искать новые земли и богатые соболиные промыслы.
Решил попытать счастья и крестьянский сын Ерофей Хабаров. В молодые годы Хабарова самым выгодным районом промысла на соболей была Мангазея. Как отмечает М. И. Белов, вплоть до второй половины 30-х гг. XVII в. каждый рубль, вложенный в Мангазее, в случае удачи приносил охотнику-промысловику 32 руб. чистого дохода.
В Устюге Великом о богатстве Мангазеи ходили легенды. Иначе как «златокипящей государевой вотчиной» ее не называли. Ерофею Хабарову доводилось слушать рассказы бывалых промысловиков о том, что соболиный сезон там длился с ноября по март, что ежегодно к его началу в Мангазее собиралось «с человек тысячу и болши». А затем все уходили на промысел. Мангазея пустела. В ней оставался только небольшой гарнизон, воевода с подьячими да местный поп в церквушке. Но зато весной снова начиналось оживление. С промыслов возвращались охотники с соболями. Распахивались двери таможни. Там собирали в государеву казну по одному соболю от десяти или деньги с неполных десятков. Местный воевода подсылал своих людей для тайной скупки у промысловиков «про свой воевоцкой обиход соболиной мягкой рухляди», а пронырливые торговые люди или их агенты-приказчики выменивали у изголодавшихся в тайге людей соболь на муку, крупы и «русские нужные товары». По весенней полой воде суда, нагруженные «мягким золотом», покидали Мангазею. Торговцы и промысловики возвращались в Европейскую Россию в надежде выгодно сбыть соболь, купить «русский товар», пополнить необходимые запасы и снаряжение и вновь повторить торгово-промысловый кругооборот. Навстречу им шли и шли новые партии охотников, торопившихся в Мангазею к началу очередного зимнего сезона.
Странствие в Мангазею было отнюдь не безопасным. Ежегодно промысловики не досчитывались своих товарищей, и на Устюг время от времени приходили печальные вести о погибших на долгом сибирском пути или на промыслах земляках.
Трудности начинались буквально за порогом дома. В Сибирь тогда ходили двумя основными путями. Один из них считался северным или, как его называли, «Чрезкаменным». Из Устюга он шел по Вычегде, Выми и их притокам, которыми попадали на волок. Он приводил к водоразделу Печоры. По Печоре шли вверх к западным склонам Северного Урала. Уральский хребет преодолевали волоком, используя оленьи и собачьи упряжки. Далее попадали в реку Собь, по которой достигали Оби. Обью шли до ее устья, далее заворачивали в Тазовскую губу и реку Таз. Здесь, в устье Мангазейки, и была Мангазея.
Второй путь, открытый позже, назывался Верхотурским. Из Европейской России он шел по Волге, Каме и ее притокам, а далее через Уральский хребет в реки Туру, Тобол, Иртыш, Обь, Тазовскую губу, реки Таз, Мангазейку.
Чрезкаменный путь был короче, но почти недоступен в зимнее время из-за буранов и ураганных ледяных ветров. Климатические условия района, по которому пролегала Верхотурская дорога, были более умеренными и не препятствовали движению по ней в течение круглого года.
Павел Хабаров отпустил Ерофея на промысел не одного. С Ерофеем пошел его младший брат Никифор. Отец наказал сыновьям помогать друг другу в пути, Никифору слушать во всем Ерофея. Этот наказ родителя оба брата выполняли всю свою жизнь.
Не посоветовал отец Ерофею и Никифору идти Чрезкаменным путем. Слишком путь был опасен, а сыновья молоды. Да и любознательному «Ярке» хотелось увидеть не одну Мангазею. Верхотурская дорога приводила ко многим западносибирским городам. Она была оживленной. По ней ездили воеводы, торговые и промышленные люди. Ежегодно через верхотурскую таможню в Сибирь проходило по нескольку сотен «гулящих людей». В большинстве своем это были крестьянские и посадские дети, еще не приписанные к государственному тяглу. Были и беглые — крестьяне и горожане, уходившие в Сибирь в поисках воли и избавления от власти помещиков и царских воевод. Скрывая свое действительное положение «на Руси», они выдавали себя в Сибири за «гулящих», т. е. безтяглых, людей.
Братья Хабаровы сразу решили действовать самостоятельно и не стали наниматься в работу к богатым устюжским купцам, которые ежегодно вербовали ватаги на соболиные промыслы прямо в Устюге. Для покупки снаряжения Ерофей и Никифор заняли деньги, дав кабальные записи. Крестьянский мир (община) не чинил препятствий их уходу. Но не уменьшил он и объем крестьянского тягла, за выполнение которого отвечал отец.
Из дома Хабаровы вышли весной 1628 г. Об их пути до Мангазеи известно немного. Можно только догадываться, что из Верхотурья или из Тобольска они добирались в Мангазею с караваном дощаников, на которых шли мангазейские воеводы Г. И. Кокорев и А. Ф. Палицын. В Тобольске в помощь себе на соболином промысле братья наняли небольшую ватажку из 5 человек. Весьма вероятно, что за использование воеводского транспорта Ерофей и Никифор «работали» в пути «всякое судовое дело».