В Цикавэйе, пригороде Шанхая, где иезуиты основали известную обсерваторию, ученые-монахи тоже отметили, что вдруг остановились часы, а висячие лампы как-то странно закачались. Более осведомленные, чем простые смертные, они поняли, что это означало, и поспешили в подвал, где были установлены сейсмографы. Их догадка подтвердилась. Три прибора бездействовали, но четвертый регистрировал отдаленные подземные толчки. С волнением следили монахи за тонким пером, которое чертило все более широкие зигзаги на закопченной бумажной ленте. Первые значительные волны появились несколько раньше, в 20 часов 9 минут 16 секунд. Теперь же было 20 часов 13 минут 20 секунд. Вдруг увеличительный рычаг компоненты север — юг был отброшен в сторону усилившимися толчками. «Внимание! Поступают волны основной фазы», — предупредил отец Герзи. Эти волны поступили в 20 часов 16 минут, и на этот раз сотрясение было столь сильным, что острие сорвалось. Пришлось из предосторожности разобрать рычаги и обойтись без конечной записи. «Но где же все-таки находится эпицентр?» — задал себе вопрос отец Герзи. И при помощи единственного документа, находившегося в его распоряжении, ученый иезуит пришел к приближенному решению. Характер двух составляющих указывал направление на северо-запад от Шанхая, а чередование сейсмических волн во времени соответствовало расстоянию примерно в 1400 километров.
Такое расстояние сразу же заставило ученого призадуматься. Тот факт, что в Цикавэйе остановились часы и закачались лампы, позволял определить интенсивность землетрясения в IV балла. Чтобы правильно оценить, что означала эта величина, надо сравнить ее с данными, полученными при других землетрясениях, например при том, которое произошло 11 июня 1938 года. Тогда эпицентр землетрясения находился в Бельгии, причем в районе Куртре обрушилось 15 тысяч печных труб. Интенсивность землетрясения достигала IV баллов уже на расстоянии примерно в 100 километров от эпицентра; при землетрясении в Сан-Франциско интенсивность в IV балла отмечалась приблизительно на расстоянии 180 километров к югу вдоль побережья. В Мессине интенсивность достигала IV баллов всего в 100 километрах от эпицентра. Понятно, что отец Герзи пришел в волнение, установив, что даже на расстоянии 1400 километров от эпицентра интенсивность обнаруженного им землетрясения достигала IV баллов.
И все же Герзи преуменьшил интенсивность этого землетрясения; позднее стало известно, что расстояние от Шанхая до эпицентра исчислялось в 1567 километров.
Читатель сделает из этого вывод, что в данном случае речь шла о землетрясении, значительно более мощном, чем в Сан-Франциско и Мессине. «В течение нескольких веков не ощущалось такого сильного толчка», — заявил Герзи[27]. Теперь нам известно, что это было действительно самое сильное землетрясение из всех, когда-либо зарегистрированных в Китае, его можно назвать катаклизмом в планетарных масштабах. Ротэ отнес это сейсмическое явление к числу четырех самых сильных землетрясений, известных человечеству, наряду с такими, как в Эквадоре и Колумбии (31 января 1906 года), в горах Тянь-Шань (Монголия, 3 января 1911 года) и в Чили (11 ноября 1922 года). Поскольку энергия этого сейсмического возмущения была в 10 раз больше, чем при землетрясении в Сан-Франциско, то, что происходило в 1920 году, нельзя охарактеризовать иначе, как «из ряда вон выходящим» явлением.
Любопытно отметить, что об этом катаклизме, который повлек за собой резкие изменения в земной коре, унес 100 тысяч жертв, разрушил множество городов и опустошил территорию, в 7 раз превосходившую площадь Франции, пресса молчала. Между тем о Мессинском и особенно о Сан-Францисском землетрясениях журналисты писали столько, что, казалось, иссякнут чернила. Газеты двух континентов соперничали друг с другом в потрясающих описаниях и фотографиях. Большая часть цивилизованного мира участвовала в оказании помощи пострадавшим. В отношении Китая ничего подобного не проявлялось. Насколько нам известно, единственной ежедневной газетой, посвятившей статью этому событию, была «Ла Круа», опубликовавшая в номере от 13 июля 1921 года сообщение Герзи. Весь остальной западный мир не проронил по поводу этой катастрофы ни единого звука: она разразилась слишком далеко и затронула каких-то там китайцев… Скажем в оправдание Европы, что она сама только что перенесла мучительные испытания иного характера, что ей стоило большего труда привести в порядок свои дела, и неожиданное неистовство земной тверди в Поднебесной империи представляло для нее, несомненно, меньший интерес, чем события, происходившие в это время в бывшей державе русского царя.