Правда, дань эта менее тяжкая, чем та, которую взяли с японской столицы американские бомбардировщики за вторую мировую войну. Чтобы не быть голословным, скажем здесь заранее, что землетрясение 1923 года разрушило в Токио 351 тысячу жилищ и унесло 58 тысяч человеческих жизней, тогда как бомбы за 1945 год уничтожили 767 тысяч строений и убили 167 тысяч человек. Это доказывает, что, творя зло, человеку иногда удается превзойти природу.
Впрочем, если мы хотим присутствовать при потрясающей трагедии 1923 года, нам придется покинуть мирную Сен-Морскую обсерваторию, где эта смертоносная катастрофа проявилась только в виде безобидной сейсмограммы, и выехать на «место преступления». Отправимся же с вами самым коротким путем в Токио. Вообразим, что мы пролетаем над столицей Японии жарким утром 1 сентября 1923 года.
Токио тогда совсем не походил на город, построенный в сверхамериканском стиле, каким он стал в наши дни. В 1923 году там насчитывалось «только» 2173 тысячи жителей и столица Японии казалась европейцу, по крайней мере за пределами делового квартала Тийода, не крупным современным городом, а скорее гигантским скоплением примыкающих друг к другу селений. С самолета было отчетливо видно, что Токио делится на верхний и нижний город. Последний омывается морем, пересекается рекой Сумидой и прорезан многочисленными каналами, через которые переброшено не менее 5 тысяч мостиков. Уже в то время нижняя часть города была районом заводов и крупных рисовых элеваторов. Здесь ютилась беднота. Убогие улочки с ветхими лачугами и лавчонками, переполненными невообразимым хламьем, кишели вывесками и флагами, испещренными рекламами, что придавало им своеобразный колорит.
На противоположном берегу Сумиды к северу и западу простирается пояс живописных холмов. Вот на этих-то холмах и возводились храмы и дворцы, разбивались парки и сады. Впрочем, и у дворцов, выдержанных в серых тонах, был унылый вид, не исключая и императорского дворца, скрывающегося за оградой и окруженного наполненным водой рвом. Недалеко от дворца, примерно в трех километрах от центральных кварталов, на склоне холма, у подножия которого простирались сады Асакуса и нижний город, возвышались корпуса императорского университета.
Здесь-то мы и предполагаем установить свой наблюдательный пункт. Да и можно ли выбрать себе лучшего гида, чем этот крепкий, коренастый пятидесятилетний человек, который работает в своем кабинете, рядом с сейсмологической лабораторией! Но разрешите мне представить вам Акитунэ Имамуру, профессора сейсмологии Токийского университета, и его коллегу Омори, одного из ведущих японских геофизиков.
Утро 1 сентября началось с сильного ветра и дождя, но вскоре небо прояснилось, и увы!., снова засияло солнце. Мы говорим «увы», потому что уже в течение ряда дней стоял нестерпимый зной. Жара угрожала продержаться и на следующий день, критический для японских землепашцев, день, который народ называет «Нихьяку-тока».
И вдруг в 11 часов 58 минут (по местному времени) профессор Имамура, работая за письменным столом, ощутил легкий толчок. Он ничуть не встревожился, привыкнув к тому, что его родная земля постоянно содрогается. Это было маленькое землетрясение, вот и все, такое, какие случаются по 7500 раз в год и не вызывают никаких последствий. По привычке, ученый стал в уме отсчитывать секунды и на четвертой заметил, что сотрясение не только не прекращается, но, наоборот, усиливается и становится угрожающим. Через семь-восемь секунд здание начало глухо дрожать. «Что это, максимальная фаза землетрясения, — спросил себя Имамура, — или только предварительная?»