Трубы сменились барабанной дробью, а потом настала тишина и на плазменном экране над барной стойкой появилась девушка с длинными светлыми волосами, уложенными вокруг головы в сложную прическу. Она улыбнулась и заговорила на херцландском. Марк улавливал только некоторые слова, совершенно не въезжая в смысл всей речи, но все остальные слушали очень внимательно.
Девушка поговорила несколько минут, после чего снова зазвучали трубы, и все вокруг Марка словно ожили. Вернулись разговоры и движение.
- А это кто? - как можно тише прошипел Марк, снова наклоняясь к Штефану.
Тот покачал головой и вместо ответа спросил:
- Напомни, сколько ты уже в Херцланде живешь?
- Это тут при чем? - Марк ощетинился.
- Стыдновато, - сообщил Штефан, - жить в стране и не знать ее канцлера.
- Канцлера? - Марк покопался в памяти и выудил оттуда имя, которое до сих пор ни с чем у него не ассоциировалось. - Так это Лорелея была?
Штефан кивнул.
- Я бы сказал, что для канцлера она чересчур молода, - пробурчал Марк, - но подозреваю, что лет ей гораздо больше, чем кажется.
- Больше, чем ты можешь представить, - согласился Штефан.
Тем временем перед всеми ними, как будто из воздуха, появились высокие запотевшие бокалы. Марк посмотрел на свой бокал, потом на бокал Штефана, повернулся на стуле всем телом, изучил бокалы перед Томашем и Петром, и возмущенно спросил:
- Ты серьезно?
- Что? - переспросил Штефан и поднял бокал - Марк готов был поклясться, что так Штефан прятал улыбку.
Вместо ответа Марк приподнял и со стуком опустил обратно свой бокал.
- Разве волки не пьют молоко? - спросил Штефан, облизывая с верхней губы пивную пену.
Марк фыркнул.
- К молоку можно заказать что-нибудь сладкое, - сочувственно сказал Томаш.
Петр молча пил, в один заход опустошив свой бокал наполовину.
- Не хочу сладкого, - буркнул Марк.
Желудок тут же протестующе заурчал. Марк втянул носом воздух и сел прямо.
- Ты даже не спросишь, как мы съездили? - мрачно спросил он у Штефана. - А как же дело превыше отдыха и все такое?
Петр подавился пивом. Томаш глянул со странным выражением - если бы Марк не знал Томаша, подумал бы, что тот испуган.
- Время, Марк, - невозмутимо ответил Штефан. - Завтра все расскажешь.
- Не понимаю я эти ваши суеверия, - пожаловался Марк. - Какая разница, когда обсуждать рабочие вопросы? Будь сейчас обед, ты бы из меня уже душу вытряс.
- Сейчас не обед, - заметил Штефан. - А вот и еда.
Огромный, даже на вид еле прожаренный кусок мяса слегка примирил Марка с молоком и нежеланием Штефана говорить о делах. Какое-то время он вдумчиво и с наслаждением ел, отрезая мясо небольшими кусочками и тщательно разжевывая, хотя желудок требовал рвать его зубами. Последний раз Марк более-менее нормально ел как раз за обедом со Штефаном, а с того момента прошло слишком много времени для организма оборотня.
Когда мяса на тарелке почти не осталось, Марк откинулся на спинку стула, вытянул под столом ноги, задев кого-то, и даже отхлебнул молоко.
В отличие от него, Штефан к своей тарелке почти не притронулся - сидел, потягивая пиво так, будто это был коньяк многолетней выдержки, и с интересом глядя на плазменную панель над барной стойкой. Томаш и Петр о чем-то вполголоса переговаривались, сдвинув тарелки - кажется, даже обмениваясь друг с другом кусками. Марк принюхался - это что-то тоже явно было мясом, но одновременно пахло то ли медом, то ли патокой, то ли еще какой-то сладкой гадостью, к которой херцландские оборотни питали ничем, с точки зрения Марка, не обоснованную любовь.
Марк потер нос, удерживаясь, чтобы не чихнуть, и отпил еще молока.
Развлекать его, похоже, никто не собирался. Марк поглядел на Штефана, посмотрел на оборотней - в этот момент Томаш достал телефон, и Марк моментально перехотел завязывать с ними разговор. Судя по всему, Томаш собирался посвятить остаток вечера своей любимой теме, на которую Марку уже посчастливилось - если это можно было так назвать - пару раз попасть. Темой этой был сын Томаша - вполне милый и забавный мальчуган, если судить по фотографиям, но успевший надоесть Марку до зубовного скрежета. Марк покосился на Петра, который, кажется, искренне заинтересовался тем, что Томаш собирался ему показать и рассказать, передернулся и сунул нос в бокал, уже успевший ощутимо нагреться. Не сказать, чтобы Марк не любил детей - с Риккертом, например, он очень даже неплохо ладил, - но любовь Томаша к сыну граничила с помешательством.
Марк невольно сравнивал Томаша и Петра с неразлучниками из своего - вернее, бывшего своего отряда оборотней. Он вообще все сравнивал, не мог не сравнивать, хотя и запрещал себе это - рана на месте оторванного с корнем куска жизни пока не заросла, и мысли о Маардаме иногда причиняли почти физическую боль. В Херцланде же он пока что никак не мог найти своего места.