Одинъ французскій писатель сказалъ, что весь міръ создалъ Господь Богъ, но Голландію создали голландцы. Это было трудное дѣло. Какъ извѣстно, Голландія лежитъ ниже уровня моря и защищена отъ наводненій сложнѣйшей системой плотинъ, имѣющей, кстати сказать, и стратегическое значеніе. Весь планъ защиты страны основанъ на возможности затопленія любого участка ея территоріи: онъ, въ самомъ крайнемъ случаѣ, предусматриваетъ затопленіе Гааги и Роттердама, оставляя, въ качествѣ послѣдняго убѣжища голландской свободы, окруженный наводненіемъ Амстердамъ! Разумѣется, это планъ чисто теоретическій; никто, къ счастью, не собирается воевать съ голландцами. Но они съ гордостью повторяютъ слова, будто бы сказанныя Вильгельму II, незадолго до войны, ихъ королевой. Германскій императоръ на смотру хвасталъ своей гвардіей: «Каждый мой гвардеецъ шести футовъ роста». На что королева якобы отвѣтила: «Для завоеванія Голландіи этого мало: вотъ если бъ они были восьми футовъ, было бы, пожалуй, достаточно: наше наводненіе будетъ въ семь футовъ глубины». Съ такой же гордостью голландскій ученый
Итта говоритъ, что ихъ электрическія лампочки Филипсъ, завоевавшія весь міръ, созданы голландскимъ трудолюбіемъ цѣликомъ изъ чужого матеріала: «стекло, металлъ, дерево, все привозное, — наша только пустота внутри лампочекъ, да еще энергія нашего народа».
Это и есть духъ Голландіи, и многому могли бы у нея поучиться другія западно-европейскія страны, немного утомленныя своей пышной великолѣпной исторіей. Сколько лѣтъ, напримѣръ, мы слышимъ о великомъ африканскомъ желѣзнодорожномъ пути, который общими усиліями должны соорудить Англія, Франція, Германія. Къ нему и не думаютъ приступать, хотя «безработица и отсутствіе рынковъ душатъ Европу». Сколько лѣтъ мы слышимъ о туннелѣ подъ Ламаншемъ. Готовый разработанный планъ проваливаютъ по военнымъ соображеніямъ, хотя «Англія никогда больше не будетъ воевать». Да собственно, большинству европейскихъ правителей и некогда этимъ заниматься: девять десятыхъ ихъ энергіи уходитъ на то, чтобъ держаться у власти. Какіе ужъ тутъ большіе замыслы, когда въ четвергъ опаснѣйшая интерпелляція?
Духъ Голландіи — трудолюбіе и свободная отъ саморекламы дѣловитость. Вѣроятно, это и привлекало къ ней Петра. Онъ тоже не былъ рекламистомъ и безгранично вѣрилъ въ человѣческій трудъ.
__________________
Ключевскій говоритъ: «Подъ прикрытіемъ торжественнаго посольства, въ свиту котораго замѣшался и Петръ подъ вымышленной фамиліей, снаряжена была секретная воровская экспедиція съ цѣлью выкрасть у Западной Европы морского техника и техническое знаніе». Не знаешь, чему приписать это замѣчаніе знаменитаго историка: то ли общей его язвительности или полускрытой враждебности къ личности и къ дѣлу Петра? Что же было дурного въ погонѣ за техническимъ знаніемъ? Выкрасть техника? Мастеровъ и ученыхъ нанимали открыто, нельзя же было вывезти тайно девятьсотъ человѣкъ. Воровская экспедиція? Все всегда покупали за наличныя деньги, — отъ картинъ Рембрандта до «младенцевъ въ спиртусахъ» изъ анатомическаго театра. Вымышленное имя Петра? Конечно, это была маленькая комедія. Петръ въ теченіе всей поѣздки объявлялъ себя то плотникомъ, то царемъ. Въ Кенигсбергѣ бранденбургскій электоръ Фридрихъ, впослѣдствіи прусскій король, принималъ русское посольство, Лефортъ отъ имени делегаціи говорилъ рѣчь, Петръ «инкогнито» стоялъ въ свитѣ. Этикетъ былъ чинный: электоръ сидѣлъ на тронѣ въ шляпѣ и приподнималъ шляпу всякій разъ, какъ Лефортъ въ своей рѣчи произносилъ его, электора, имя. По окончаніи рѣчи, Фридрихъ освѣдомился, здоровъ ли царь; Лефортъ безъ запинки отвѣтилъ, что оставилъ царя въ Москвѣ въ добромъ здоровьѣ. Но послѣ торжественнаго пріема тотъ же электоръ уединился для разговора съ «Петромъ Михайловымъ». Конечно, псевдонимъ Петра не вводилъ въ заблужденіе ни королей, ни плотниковъ. У Андрея Нартова есть очаровательный разсказъ — въ стилѣ голландской живописи — о Саардамскомъ романѣ Петра (о немъ разсказываетъ въ одномъ изъ своихъ писемъ и Лейбницъ): «Его Величество хаживалъ въ Саардамѣ послѣ работы съ товарищами въ одинъ винный погребъ завтракать сельди, сыръ, масло, пить виноградное вино и пиво, гдѣ у хозяина находилась въ прислугахъ одна молодая, рослая и пригожая дѣвка». — Петръ увѣрялъ дѣвку, что онъ плотникъ Михайловъ. Дѣвка упорно не вѣрила: слышала, молъ, что не плотникъ, а король Питеръ. — «Государь, желая скорѣе бесѣду кончить, говорилъ: «Любовь не разбираетъ чиновъ, такъ вѣдай, я московскій дворянинъ». — «Тѣмъ хуже и неприличнѣе для меня», — отвѣчала она, — «вольнаго народа свободная дѣвка не можетъ любить дворянина; я сердца своего ему не отдамъ». При семъ словѣ хотѣлъ было онъ ее поцѣловать, но она, не допустивъ, пошла отъ него прочь. Государь, видя, что иначе раздѣлаться съ нею не можно, какъ сказать яснѣе, удержалъ и спросилъ ее: «А саардамскаго корабельщика и Русскаго царя полюбила ли бы ты?» На сіе, улыбнувшись, весело вдругъ сказала: «Это, Питеръ, дѣло другое. Ему сердца не откажу и любить буду»{49}. Какая же это была хитрость, если вымышленное имя царя не вводило въ заблужденіе никого, отъ бранденбургскаго электора до «вольнаго народа свободной дѣвки»?
49
Андрей Нартовъ. Достопамятныя повѣствованія и рѣчи Петра Великаго, Сборникъ отд. русск. яз. и слов., т. 52, 1891 г.