Стратис стоял задумавшись. Лицо у него стало желтым, как золотая монета. Кто совершил это преступление? Кто выбрал именно этот день, когда он, Стратис, праздновал свадьбу? Все взоры были обращены к нему. Какое решение он примет? Как ответит на этот вызов?
— Пришлите ко мне Кахраманоглу Балурдоса и Алпекидиса, — жестким голосом приказал Стратис и пошел домой.
Новобрачная бросилась за ним.
— Что ты задумал, Стратис? Не покидай меня!
Мать его начала плакать. Стратис вышел из себя.
— Замолчите! — И крепко выругался. Но ругнувшись, одумался, обернулся и с раскаянием посмотрел на мать и жену. — Слезами горю не поможешь! — сказал он. — Разве вы не понимаете, что всех нас перебьют? Мы не должны сидеть сложа руки, надо защищать нашу жизнь, наше добро. Пусть они боятся нас, эти кровопийцы, и знают, что это им не пройдет безнаказанно!
Вскоре в его доме собралось около двадцати парней, все дезертиры, «чердачный батальон». Они принесли продукты, одежду, винтовки, оседлали лошадей и ускакали в горы.
— Господи, куда вас несет, несчастных! — плакали женщины.
— Всех вас перережут! Кто вас там поддержит? Так закончилась свадьба Стратиса и начались его боевые подвиги. Турки приходили в ужас от одного его имени. «Сатана!» — говорили они и трижды сплевывали. Однажды вечером Стратис решил поехать домой. Лил дождь, кругом сверкало, гремело, порывистый ветер, казалось, готов был сдвинуть горы. Никто не осмеливался выйти из укрытия. Только он один.
— Должна же у меня быть первая брачная ночь! И этим собакам не удастся мне помешать! Я хочу иметь сына! Хочу оставить мстителя после себя!
Сладки были ласки жены, и Стратис стал частенько отлучаться в деревню. Но однажды его чуть не схватили турки, и после этого он прекратил свои поездки. Долго ждала его жена. А потом от нее пришла весть. «Мать умирает, — писала она, — и хочет благословить тебя». Он созвал своих парней и сказал:
— Братья, мать, давшая мне жизнь, умирает. Мой долг — поехать к ней проститься. Но и вас я не могу оставить. Ведь вы доверили мне свою жизнь. Итак, решайте. Если вы скажете «Поезжай!» — мне будет легче. Если вы скажете «Останься!» — я не сочту это несправедливым, потому что борьба требует забыть личное.
Дезертиры, молодые парни, которых жестокость войны не заставила забыть обычаи мирной жизни, в один голос ответили:
— Поезжай, поезжай! Стратис Ксенос — орешек крепкий, не так-то легко его раскусить!
Как только спустилась ночь, Стратис оседлал коня и поскакал в деревню. Двое парней отправились следом за ним.
— Это еще что? — строго спросил Стратис, когда они подъехали к нему. — Вернитесь! Я не младенец! Меня уже давно от груди отняли!
Они настаивали:
— Сердце приказывает нам беречь тебя, Стратис! И если ты даже в ад спустишься, мы пойдем за тобой…
— Ну ладно, чудаки, поехали, раз вам на месте не сидится. Прогуляться захотелось?
Они благополучно добрались до деревни и поставили лошадей в конюшню дядюшки Димитриса. От него они узнали, что накануне ночью в деревню пришел турецкий отряд. Стратис оставил парней на холме, чтобы они следили за дорогой, а сам молниеносно исчез.
Он прыгнул через ограду у задней стены дома, чтобы его не увидели соседки, как это было в прошлый раз, когда он приехал к родам жены, и начали снова причитать и расспрашивать: «Скажи, как там мой сыночек?», «А как мой муж?», «Передай белье тому-то», «А этот пирог этому…» Времени у него было в обрез. В воздухе порохом пахло. В трудный час постучалась смерть в двери его дома. Он подошел к окну кухни, в уголке которой мать устроила себе постель. Она была еще жива. Лучина освещала ее бледное лицо. Сердце его дрогнуло. Сколько раз ребенком сидел он в этом углу и торопил мать, когда она жарила котлеты, его любимую еду, повторяя: «Есть хочу, мама! Скоро?»
Он сунул руку в карман и вынул ключ. Много раз в горах он поглаживал этот ключ и мечтал о времени, когда ему доведется вставить его в замок, открыть дверь, обнять жену, лечь с ней в постель и целовать с головы до пят. Бесшумно, как кошка, он прошмыгнул в дом. Подошел к постели матери, поцеловал ее в лоб, нежно погладил ее седые волосы и прошептал:
— Я пришел, мать, я с тобой…
Но она уже не слышала его, не узнавала, дыхание ее было прерывистым, жизнь угасала… Он опустился на колени перед ней, спрятал лицо в ладонях и затих. Так его и нашла жена, подняла, повела в комнату, к колыбели сына. Стратис смотрел, как, сжав кулачки, спит младенец и лицо его засияло от счастья.
— Ах ты паршивец, уже кулаки готовишь!
Жена не знала, как ему угодить; она накрыла стол, принесла раки, закуску.
— Я не могу остаться, Элени, — расстроился Стратис. — Не старайся напрасно, я сейчас же должен уйти.
Она крепко обняла его и заплакала. Сердце ее бешено колотилось, она вся дрожала. Ей было всего двадцать лет, и объятия Стратиса не забывались.
— Я больше не могу так жить, — жалобно говорила она.
— Думаешь, мне легко? — ответил он и отстранил ее от себя, боясь потерять голову от запаха ее тела. — Слишком сложно все получилось, Элени. Мы не властны над своей жизнью. Понимаешь?
— До каких же пор это будет, Стратис? — прошептала она.
Он хотел сказать: «Пока не кончится эта бойня. А может быть, и никогда!» Но промолчал. Он подошел к столу, взял винтовку, револьвер, пристегнул его к поясу и ласково взглянул на жену. Ах, какая мука! Он понимал, что подойди он к ней — и ему не уйти до утра. Схватив бутылку раки, он, не отрываясь, выпил ее до дна, отер усы, с силой стукнул ногой по кувшину с водой — по обычаю надо было разбить его, чтобы смерть еще раз не постучалась в этот дом, — и, не попрощавшись ни с мертвой матерью, ни с женой, ни с сыном, молча вышел, суровый, угрюмый, страшный.
На краю деревни он увидел своих парней, которые быстро шли ему навстречу.
— Стратис, вот-вот вернется турецкий отряд! Нужно скорее уходить, а то пропадем.
Стратис остановился, прислушался, огляделся, взвешивая все, чтобы принять решение. Ветер доносил топот ног и песню. На что решиться? Уйти? Остаться? Уезжать сразу всем троим рискованно, их сразу заметят. Местность, как видно, оцеплена. Кроме того, надо предупредить всех, кто скрывается от турок и сейчас, покинув тайные убежища, беззаботно спит дома. Значит, надо, чтобы они услышали выстрелы и успели скрыться.
— Не будем терять времени, — сказал он парням. — Носите сухие ветки и сучья и разбрасывайте у дороги до самой вершины холма.
— Что ты задумал, Стратис? Если мы останемся и начнем здесь бой, нас мигом прикончат.
— Я разожгу костры, пусть им покажется, что здесь целый отряд. Я хочу заманить их сюда, вправо. А вы тем временем уйдете по тропинке влево. Если успею, то и я уйду. А если нет — не поминайте лихом. Я дам им незабываемый урок. Много душ отправится в ад, прежде чем я отдам свою жизнь!
Закончив работу, парни не решались уйти и оставить Стратиса одного. Он понял это, и глаза его злобно сверкнули.
— Начальник я или нет? Я приказываю! Идите! Они ушли, а Стратис, глубоко вздохнув, отер пот с лица и шеи, быстро разжег костры и, убедившись, что они все разгорелись, направился к часовне на вершине холма. Это было удобное место для наблюдения, оттуда просматривалась вся дорога. Он пристально вглядывался в темноту, чутко прислушивался, ждал, что предпримут турки. Услышав шум справа, он улыбнулся: «Дурачье!» Закурил. Рука не дрожала, сердце билось ровно. «Ах, и мерзко же ты устроена, жизнь! Как ты над нами смеешься! Ведь я мог бы сейчас ласкать жену. Мог бы играть с маленьким сыном, есть с аппетитом… Бедная мать! Разве могла ты подумать, что твой сын пойдет на тот свет вслед за тобой!»
Сплюнув, он крепко сжал рукоятку револьвера. «Или ты мужчина и смело выйдешь на поле боя, или трус и будешь прятаться, как мышь, на чердаке своего дома! Твое место здесь, Стратис! Ты справишься с турками! Парни в деревне услышат выстрелы и скроются. Здесь твое место, здесь, это твой окоп…»
Как лев, дрался Стратис. И последнюю пулю оставил для себя… Когда запели первые петухи и люди стали выходить на улицу, из уст в уста полетела весть о гибели Стратиса. Сам турецкий офицер приказал перенести тело Стратиса на площадь, где его усадили на стул и турецкие солдаты, проходя перед ним, должны были отдавать ему честь.