Голос Серафимидиса дрожал от волнения. Он очень любил Хрисантоса.
— Это очень умный человек. В семнадцатом году, когда произошла русская революция и в Трабзоне организовались Советы, туда и его выбрали. О чем бы он ни попросил большевиков, они ни в чем ему не отказывали. Как только стало известно, что будет подписано перемирие, он понял, что русские покинут оккупированные турецкие земли, и попросил их помочь грекам оружием и обмундированием, потому что банды Кахримана уже начали грабежи и убийства. Такая помощь была оказана. Члены Национального союза молодежи организовали отряды милиции. Впервые за пятьсот лет после захвата Трабзона турками греки, жители этого города, взяли оружие в руки, чтобы защитить свое имущество и жизненные права. Более того, они помогли части греческого населения уехать в Россию.
Серафимидис сказал мне, что сведения эти он получил из верного источника. В Су-Шехире он встретился со священником Сидеропулосом, посланником Хрисантоса, который приехал туда для переговоров с Вехид-пашой.
— От Сидеропулоса я узнал, что произошло на родине моей матери, в Орду. И там людям пришлось много пережить. Когда однажды русские корабли обстреляли турецкую линию фронта на побережье, тысячи христиан бросились в море и стали просить у русских большевиков покровительства. Большевики спустили на воду спасательные шлюпки, матросы сами прыгали в воду и спасли около трех тысяч человек. Среди них был и мой младший брат с семьей моего дяди — их было одиннадцать человек. Всю семью переправили в Трабзон, дали им жилье, работу, они даже не почувствовали, что значит «беженец»…
Как раз в это время и пришел приказ перебросить нашу дивизию в арабские районы Турции. Положение Турции на фронтах было крайне тяжелым. Турецкий генеральный штаб издал приказ поставить под ружье всех годных носить оружие. Вооружали греков в рабочих батальонах, сидевших за решеткой дезертиров и даже уголовников. Англичане начали наступление, и нужно было во что бы то ни стало их задержать.
К счастью, в Соганлы мне удалось устроиться в армейскую пекарню тестомесом. Интендантство тоже нуждалось в людях. Я не хотел носить оружие, не хотел воевать, а тем более теперь, когда все говорило о том, что войне скоро конец.
За несколько дней работы в пекарне я отъелся, но вскоре пришел новый приказ. Нашу дивизию отправляли на фронт. Я снова стал строить план побега. Надо было все хорошо, до мелочей продумать. Когда уже началась посадка в эшелон, я подбежал к ефрейтору и сказал, что мне нужно отдать бакалейщику керосиновые лампы, которые мы брали у него на время для пекарни. Я знал, что ефрейтор влюблен в дочку бакалейщика. Сам он никак не мог пойти, потому что отправка была спешной и сержант ни на минуту не оставлял его в покое.
— Беги скорее, — сказал он, — и передай мой поклон. Но смотри, — он плюнул на землю, — чтоб ты вернулся раньше, чем высохнет этот плевок.
Я побежал и, завернув в первый же переулок, бросил лампы за какой-то забор, а сам помчался дальше. Я знал, что в этом районе все деревни греческие. Неужели не найдется дома, где меня укроют? А потом я достану лодку и переберусь в Бандырму. А там… Бог велик!..
XI
Первым человеком, встретившимся мне на улице в Бандырме, был Анастасис Мелидис, уличный торговец из Стамбула. Я видел его раньше и много слышал о нем. Кто не знал Мелидиса! Он продавал шелковые ткани, духи, домашние туфли, головные шпильки и гребенки, помаду, фальшивые и настоящие украшения и многое другое. В этот день он не нес товар. В руках у него был кожаный портфель. Настоящий дипломат! Никак не скажешь, что это простой уличный торговец. В портфеле у него были разные травы: для любви, от старости, для того, чтобы родился мальчик, от болезней легких, почек и сердца. С кем только не имел дела этот пройдоха из Стамбула! Даже в публичном доме у него были клиентки! И в гаремах, и в аристократических семьях. Не брезговал он и контрабандой. И все, что зарабатывал, он пропивал с отчаянными молодчиками, которые горой стояли за него. Он разъезжал от Бейрута до Батуми, поставлял женщин пашам и беям, но также не отказывал в услугах сержантам и ефрейторам, «потому что и маленькие люди иногда могут пригодиться». Турки сквозь пальцы смотрели на его дела. Серафимидис говорил мне, что Мелидис связан также с англичанами и греками, потому что душой болел за страдалицу Грецию! Многим людям помог Анастасис Мелидис!
У него не было врагов, потому что он никогда никого не обидел. Мы некоторое время молча шли рядом, потом он спросил:
— Ты дезертир? Не говори мне «нет»! Ты дезертир, и ты из деревни.
Я не ответил, и он продолжал:
— Ты хочешь меня послушать? Тебе нужно помыться, побриться и переодеться. В таком виде тебя мигом поймают. Небось думаешь: «Нужны мне твои советы! Где я одежду возьму?» А-а… Понимаю… У тебя в кармане пусто… Я помогу тебе. Идем со мной. Здесь поблизости у меня есть один знакомый дом. Домик не святой, но тебе ведь не молиться в нем… Зато ты найдешь там добрые сердца, а главное — получишь одежду.
Я растерялся.
— Не знаю как мне благодарить тебя за твою доброту…
— За доброту, говоришь? В этом мире — ты что, еще не понял? — давать — значит получать. Я никогда не оставлял человека в беде и не жалею об этом, потому что, куда бы я ни попал, у меня везде друзья. Ну вот, например, такой случай. Встречаю я на улице женщину, она рассказывает мне, что муж ее обижает, жалуется на него. Я поддакиваю ей. Иду к ее мужу, выслушиваю и его и с ним соглашаюсь. А потом мирю их… Другой случай… Один турецкий бей говорит мне: «Все гяуры — скоты». — «Правильно, эфенди», — отвечаю я. Потом стали мы с ним дела делать, он мне помогает, я ему, а там, глядишь, он бумажку подписывает, чтоб спасти кого-нибудь из этих «скотов»!
Мелидис не ждал одобрения с моей стороны, ему достаточно было собственного восхищения собой. Он играл цепочкой от часов и посвистывал. Война для него была золотым дном. По нему, она хоть бы никогда не кончалась. Это был жизнерадостный красивый мужчина, полный сил. Непонятно только, зачем он выдавал себя за уличного торговца.
— Не держатся у меня деньги, — пожаловался он. — И все доброта моя виновата. А вот посмотришь на богачей греков в Стамбуле и диву даешься. Денег полно, а патриотизма ни на грош. Только нажива! Вот Болакис, например. Крупнейший поставщик турецкой армии. Золото само течет в его карман. Прямо слиток золотой, мерзавец!
За разговором мы незаметно дошли до дома, куда он меня вел. Открыли калитку и оказались в благоухающем цветами саду.
— Какие цветы, а? — восхищался Мелидис с таким видом, будто цветы принадлежали ему. — А домик ничего? Подожди, сейчас увидишь волшебницу, которая тут живет! Кукла! Как богиня, по земле ходит, мерзавка! Детей только у нее нет, некому радоваться ее богатству. Ремесло у нее вообще неплохое. Ведь и отцы семейств иногда… блудят!.. В молоке купается, мой милый. Видел бы ты, какая у нее ванна! Вся из мрамора и слоновой кости, а тазы из золота! Глаза разбегаются! Ей и турецкий паша платит, и банкир-еврей… Она и с Болакисом дело имеет, помогает ему сделки совершать и получает за посредничество… Ты сам увидишь, как она гостеприимна. Широкая душа у мадам Фофо. В Париже она побывала, в Одессе с князьями кутила, в Багдаде, в Тегеране была… Слушая Мелидиса, я рот раскрыл от удивления.
— Мне неудобно ей показываться. Я…
— Ты что, — прервал меня Мелидис, — не мужчина, что ли? Такой молодой парень! Послушай, земляк, никогда не останавливайся на полпути! Не робей! Ты пришел не как жених, не как любовник. А мадам Фофо душу отдаст ради доброго дела! Поэтому я и веду тебя к ней. И если хочешь знать, ты мне богом послан! Мне надо с ней наедине побыть, а при ней всегда прислуга — злющая старуха. Вот ты и отвлечешь ее.