Потом грянула война. «Отец, оставь усадьбу на Али, — просила Катина, — поедем в Айдын. Здесь такая глушь, я боюсь». — «Али хороший человек и предан мне, — ответил Янгос, — но найдется много волков, которые, как только я уеду, сожрут и его и все мое добро…»
Однажды Селбесис оседлал лошадь и поехал осматривать хозяйство. Вечером лошадь, нагруженная двумя корзинами, вернулась домой одна. В корзинах лежали куски его изрубленного тела! Какие-то турецкие крестьяне сказали Али: «Неплохо кто-то сообразил. Теперь усадьба достанется нам». А Али ответил им: «Тому, кто совершил это злодейство да еще с такой целью, не будет счастья. Не вы и не я сожрем эту землю!»
И в самом деле. Появился Хасан-бей и заявил: «Усадьба моя. Селбесис был мне должен». У Катины не было никого, кто мог бы приютить ее, кроме тетки, сестры матери, которая была замужем за священником Фотисом у нас в Кыркындже. И вот отец Фотис распродал уцелевшие вещи свояка и привез Катину к себе, надеясь купить ей какой-нибудь участок в Кыркындже.
Историю Катины я узнал, когда приезжал в отпуск из рабочего батальона. Мне было жаль девушку. И с тех пор у меня появилось к Катине какое-то теплое чувство, но познакомиться с ней поближе я не решался, да и времени у меня не было. Потом я уехал и позабыл про нее. Письма, которые я получал от матери, были написаны ее рукой и в конце всегда стояло: «Катина шлет тебе привет…»
Когда я вернулся домой, прежнее чувство расцвело снова. Катина пришла выразить свое соболезнование по поводу гибели Георгиса. С тех пор она часто находила предлог, чтобы зайти к нам. Она подружилась с моей сестрой Софьей, хотя у них мало было общего.
Однажды воскресным утром, когда Софьи не было дома, а мать варила в кухне варенье, мы сидели во дворе одни и разговаривали. Я рассказал ей о своих мытарствах. Она слушала меня, как дети слушают сказку, и все спрашивала: «Ну а дальше? Ну а потом?» Когда я закончил рассказ, она посмотрела мне в глаза.
— Ты мужественно боролся, Манолис.
— Да, это правда. Не хвалясь, скажу, что боролся я не на жизнь, а на смерть. На судьбу не надеялся. И ни разу не призывал смерть. Я видел срубленные деревья, которые распускались в затхлой могиле… Я видел раненых зверей, которые боролись за жизнь до последнего вздоха. Но с какой страстью борется за жизнь человек, рассказать невозможно. Не зря ему дан разум…
Мы долго разговаривали, И откуда только брались у меня всякие истории. Я смотрел на нее, и слова сами лились у меня из груди, как песня, которой птица зовет свою подругу… В черных глазах Катины танцевал лукавый огонек и, казалось, мигал мне: «Ты мне нравишься, ты мне очень нравишься». Это придало мне смелости, и однажды, когда мы сидели вдвоем в их саду, я взял ее за руку и держал все время, пока мы разговаривали.
— Такие руки не созданы для грубой работы… Но я могу работать за двоих… — сказал я со значением.
Она сделала вид, что не поняла.
— Не такая уж я неженка.
Когда отец Фотис и его жена не выходили в поле и Катина работала одна, я седлал лошадь и скакал к ней, перепрыгивал через изгородь и кричал:
— Помочь не надо? — И показывая, как надо делать то или другое, касался ее руки. Она вздрагивала и смущалась, кровь во мне закипала, но поцеловать ее я не осмеливался.
Однажды мы присели отдохнуть в тени густого кустарника. Мы касались друг друга плечами, и сладостная дрожь, казалось, переходила от нее ко мне и от меня снова к ней.
— Значит… — спросила она смущенно.
— Да! — ответил я и не вымолвил больше ни слова, боясь нарушить блаженство. Рука моя случайно коснулась ее груди, и голова у меня закружилась, будто я выпил бутыль вина. Как мне хотелось крепко обнять ее! Но я сдержался. Я собрал все свои силы, до крови прикусил губу. С Катиной не должно случиться того, что случилось с Эдавье! Я хотел стать ее мужем, хотел, чтобы она пришла к брачной постели в белом платье и венке из цветов лимона…
Не знаю, поняла ли она мое волнение. Но отодвинулась от меня.
— Ты забыл? Ты что-то должен был сказать мне сегодня. Не для этого ли ты и пришел сюда? — сказала она, чтобы изменить опасное направление наших мыслей.
— Нет, я не забыл. Как я могу забыть? Но то, что я хотел сказать тебе, ты давно уже знаешь. Я вот-вот дострою дом. Он ждет тебя…
Она слушала молча, опустив глаза. До меня долетало лишь ее дыхание, теплое и ароматное, как жасмин.