— Подожди, мерзавец, я знаю, как заставить тебя выложить все… — И начал зверски избивать его. Устав, он передал турка солдату, бывшему жандарму. Тот действовал хитрее. Он принес турку кофе, делая вид, что об этом не известно сержанту, и обещал не трогать его.
Зять Кривого Мехмеда отнесся к солдату с подозрением. Он то и дело вытирал рукой кровь, которая текла у него из носа и изо рта, но не проронил ни звука.
Вечером солдат принес ему еду и посоветовал:
— Чего ты молчишь? Мы ведь и так все знаем. Наши люди и среди вас есть… Какая польза от того, что ты молчишь? Только злишь сержанта, а он завтра порежет тебе бритвой ноги да солью посыплет…
Солдат долго убеждал турка, потом вышел и заверил нас:
— Вот увидите, завтра этот турок все расскажет. А если нет, я знаю еще немало средств!
На рассвете турок попытался бежать. Он попросился у часового на двор. Тот, ничего не подозревая, выпустил его. Турок, толкнув часового, свалил его с ног и пустился наутек.
Услышав крики, я первым выскочил на улицу и бросился вдогонку за турком. Я настиг его у самого ущелья куда он намеревался скрыться. Началась борьба. Мне с трудом удавалось удерживаться на ногах, турок был сильный и смелый. Но и я не уступал ему.
Мы схватились, упали. Колено турка камнем легло мне на грудь и придавило к земле. Я был в его руках. Его страшный звериный взгляд встретился с моим. Казалось, в этот момент Турция борется с Грецией…
Я был не в состоянии шевельнуться, и он свободно мог схватить камень и размозжить мне голову. Но он не догадался это сделать. Мысль моя лихорадочно работала. Мне надо было собрать все свои силы, рывком сбросить его и положить на обе лопатки.
В этот момент подбежали сержант и два солдата. Сержант хотел ударить турка прикладом, но тот ловким движением выхватил у него винтовку, прицелился и уже готов был спустить курок. Тут я, еще лежа на спине, схватил его за ноги. Он покачнулся и пуля пролетела мимо сержанта. В глазах турка появился страх. Мы надели на него наручники и, подгоняя пинками и ударами приклада, погнали на заставу. Мы привязали его к столбу, обмотав веревками, как пеленают ребенка. Сержант взял плеть и стал хлестать его:
— Говори, сволочь! Говори, мерзавец! Говори, собака! Говори, антихрист!
Зять Кривого Мехмеда стойко переносил удары. Казалось, он не чувствовал их. Вены на его шее надулись, грудь вздымалась, но он задерживал дыхание, чтобы с ним не вырвался стон и не выдал его страданий.
Мне вдруг стало страшно. Что за сила в этом человеке? Почему удары словно отскакивают от него и как бы обращаются на нас? Никогда в жизни я никого не бил. И теперь, когда я должен был его бить, потому что всех других отправили на какое-то задание, я оробел и никак не мог справиться с этим чувством. Робко, почти трусливо, не глядя на него, я сказал:
— Ну чего ты ждешь? Если хочешь вернуться сегодня к жене и детям, говори, что знаешь, говори, чертов сын! Скажи, и все будет хорошо!
Он посмотрел на меня с ненавистью и презрением, будто плюнул в лицо.
— Проклятые гяуры!
Я поднял палку и в бешенстве ударил его по голове. Зрачки его закатились, стал виден только мутный белок. Тело обмякло, голова склонилась на грудь.
Я бросил палку, закрыл руками лицо и надрывно закричал:
— Я убил его!
Я отбежал от столба, вернулся, снова отбежал, остановился и стал ждать, когда придут меня арестовать. Ко мне подошел сержант и стал меня успокаивать:
— Ты медаль за это получить должен, а не наказание.
Сбежались солдаты и наперебой стали советовать, что надо написать в рапорте. «Зять матерого бандита Кривого Мехмеда, пойманный нами с большим трудом, пытался бежать, споткнулся и…»
В то время как они сочиняли рапорт, я не отрываясь смотрел на убитого. Клянусь богом, я завидовал ему! Какая твердость!
Капитан не поверил ни одному слову из этого рапорта, но никаких расследований производить не стал. Только сказал сержанту:
— В следующий раз будьте аккуратней…
Словно убили не человека, а кошку! На войне трудно отличить убийство от патриотического поступка! Я участвовал в боях, я стрелял по врагам моей родины и гордился, убивая их. Но после этого поступка что-то оборвалось у меня в душе…
На рассвете следующего дня мы двинулись в Чивриль. Ужасы войны заставили забыть и это убийство.
В Чивриле было относительно спокойно. Лишь иногда бывали небольшие налеты и изредка нас посылали в разведку. Однажды, когда я стоял на посту, с вражеской стороны появился турок с белым платком в руке. Я крикнул, чтобы он подошел ближе, и спросил, что ему надо.