Слова светловолосого немолодого мидландца о «восстановлении справедливости» Кеару ничего не сказали. Да и в целом он понятия не имел, кем бы мог быть этот полноватый краснолицый господин, одетый как зажиточный торговец, и зачем он устроил похищение Кеару. Однако в том, что задуманное этим человеком не сулило ничего доброго, Кеару почти не сомневался, как и в том, что в живых он вряд ли останется. А поскольку прямо в порту, что было бы проще, его не убили, он всё сильнее начинал подозревать — для него подготовили нечто особенное. Волей-неволей Кеару припомнил те пытки и казни, которые не гнушались использовать как жрецы Тшиена, так и Чёрные Гончие, и это тоже не внушило ему уверенности в себе.
Кеару пытался молиться, но каждый раз понимал, что сбивается после пары фраз или бездумно повторяет слова, не вкладывая в них ни души, ни мысли, к кому бы ни обращался — к Троим, святому Элрину или святой Делии. И решил оставить это дело, осознав, что такие молитвы окажутся угодны скорее Бездне, чем небесам. Но и возвращаться к раздумьям о возможном будущем было слишком мучительно, и Кеару попробовал утешить себя мыслями о Гончих, которым доводилось попадать в плен к колдунам или еретикам. Если церковники терпели все выпадавшие им мучения, то и он сможет!.. Тем более Кеару слышал от господина Агилара, что даже кардиналу Фиенну, когда тот был ещё младшим офицером, случилось побывать в заточении у Несущих Истину. Правда, подробностей той истории от Рихо не добился — и теперь начинал понимать почему… Но мысль о том, что его высокопреосвященство наверняка и в плену держался с безупречным достоинством, оказалась для Кеару единственной, которая не давала удариться в панику. Стыд не оправдать надежд, которые когда-то возлагал на него Габриэль Фиенн, оказался сильнее прочих чувств.
Кеару помнил, как когда-то, в их первую встречу, смотрел на его высокопреосвященство с презрением, посчитав «восточного жреца» слабым и изнеженным, хотя и впечатлившись коварством того на допросе. Тогда Кеару «смело и мужественно» отвечал кардиналу ровно так, как его научили этому змеиные жрицы, вместе с которыми он участвовал в провалившемся покушении на мидландского императора. А в результате сам же загнал себя в ловушку и, испугавшись смерти на костре, быстро согласился служить Церкви в лице кардинала.
Поначалу к новому господину и его окружению Кеару питал лишь ненависть. Проявлять покорность ему, сыну знатного семейства, было очень нелегко, особенно рядом с самым верным слугой кардинала, недоверчивым и жестким Рихо Агиларом. Того Кеару должен был учить ташайскому языку и обычаям, одновременно сам изучая с его помощью эллианский и мидландский. А чуть позже к этим урокам добавилось обучение фехтованию, о чём сам Кеару весьма дерзко попросил Агилара, не надеясь на положительный ответ, но внезапно получил согласие.
Его же высокопреосвященство появлялся на их уроках лишь изредка, зато каждый раз не скупился на ехидные замечания о способностях обоих их участников. Рихо и Кеару, устав от подобных разносов, не раз после них обменивались понимающими взглядами и кивками. Но лишь теперь последний сообразил, что кардинал, пожалуй, именно для этого и давал волю своему характеру. Наедине же со своим новым то ли пленником, то ли подопечным он оставался неизменно спокойным, с любопытством расспрашивая его о жизни в Закатных Землях. Задавал вопросы, которые частенько ставили Кеару в тупик и почти неизменно — сразу или со временем — заставляли задуматься о том, так ли уж был могущественен Тшиен и непогрешимы его жрецы.
Сам Кеару старался не остаться в долгу. Вот только все попытки уязвить собеседника, выставив Троих и их служителей в неприглядном свете, почти неизменно проваливались, когда их автор увязал и запутывался в словесной паутине, плести которую для кардинала, разумеется, было делом намного более привычным и лёгким, чем для четырнадцатилетнего мальчишки. Впрочем, к изумлению Кеару, унизить или запугать его кардинал никогда не пытался. Он безмятежно излагал доводы в пользу того или иного утверждения, а после лукаво заявлял, что вообще-то ни на чём не настаивает и выводы Кеару пусть делает сам. Возможно, именно поэтому тот очень скоро убедился, что просто обсуждать разнообразные темы с Фиенном ему хотелось гораздо больше, чем пытаться вывести того из равновесия. Тем более что свободного времени у кардинала было немного и редких встреч с ним Кеару слишком сильно ждал, чтобы потом отравлять их перебранками.
А ещё он внимательно наблюдал за общением кардинала с окружавшими его людьми и не переставал удивляться. Разговорам того с Агиларом — тёплым и каким-то чересчур вольным, будто их участники до сих пор оставались равны друг другу. Восхищению и преданности юной чародейки стихийного Ковена, тайно посещавшей кардинала. Строгому тону, который кардинал позволял бахмийской целительнице, иногда совершенно бесцеремонно появлявшейся у него в кабинете, и почти материнской любви, которую Кеару читал в её взглядах, обращённых к Габриэлю… Странным, но прочным узам, которые связывали этих людей и были так не похожи на всё, что Кеару видел в родных краях.
Дома он знал лишь холодность отца, ненависть его жён да презрительные взгляды братьев и их приятелей, рождённых от более знатных женщин. А ещё — подобострастие всех и каждого перед могущественными жрецами, изредка появлявшимися в отцовском доме. Разве что сестру, её весёлый смех и нехитрые утешения Кеару вспоминал с благодарностью. Но теперь образ Тамисы казался туманным и размытым, в отличие от образов его высокопреосвященства и господина Агилара…
Размышления и воспоминания несколько успокоили Кеару, и он оставил их, лишь когда скрипнула входная дверь и ворвавшийся свет — пусть и по-утреннему тусклый — заставил его зажмуриться после полной темноты, в которую был погружен сарай.
Первым внутрь вновь вошёл тот немолодой светловолосый мужчина, который в прошлый раз говорил Кеару о «восстановлении справедливости». Он смерил пленника задумчивым взглядом и отошёл к стене, а двое из четверых его спутников — все были бедно одетыми мускулистыми парнями — заставили Кеару подняться и вытащили его вон.
За дверью Кеару увидел белоснежный пляж с парой вытащенных на него больших лодок. Но повели его, всё так же в молчании, не к воде, серо-голубые волны которой лениво лизали берег, а в противоположную сторону — к густым зарослям с узкой тропой меж ними. И почему-то равнодушные, без особой враждебности, действия похитителей, отнюдь не добавили ему уверенности в том, что он переживет сегодняшний день. Кеару тщетно пытался успокоиться, чувствуя, как гулко отдавался в ушах звук часто бьющегося сердца и пот стекал по спине. Но всё же твёрдо решил, что за жизнь будет драться до последнего и постарается не упустить любой возможности выбраться.
***
— Если вы так же бодро начинали свою карьеру на континенте, Хейден, неудивительно, что в итоге вас спровадили за океан, — Андре покачал головой, разглядывая Дирка, и от его взгляда тот сразу почувствовал себя кем-то вроде особо мерзостной сороконожки, пришпиленной к месту ради лучшего изучения.
— Ты бы лучше, чем издеваться, помог, а? — Дирк резко мотнул головой, пытаясь разогнать сгущавшуюся пред глазами туманную пелену, в чём сразу раскаялся. Затылок, которым проклятая мёртвая девка хорошенько приложила его об пол, тут же словно штырём просверлило. Хотя, по сравнению с «приятными» ощущениями от разорванных зубами Лолы кожи и мяса, это выглядело мелочью. Дирк старался не рассматривать рану, тянувшуюся от ключицы почти до рёбер, но от боли никак не мог отвлечься. И лишь надеялся, что маг хоть что-нибудь сможет с этим сделать.
— Уже, — хмыкнул между тем Андре, брезгливо разглядывая свою ладонь, испачканную алым. — Кровь я остановил — как хряк на бойне не подохнете. А дальше пусть вами Минна занимается, я ей вестника отправил. Люди — не моя специальность… Уж слишком вы все мрёте хорошо, если что перепутаешь.