— Как скажете… господин церковник.
Когда Нойман привёл Гончих — всех, кроме оставшихся сторожить прочих похитителей — на поляну в зарослях, Дирк понял, что его самые худшие подозрения подтвердились. Он не считал себя человеком особенно мягким или брезгливым. Те же допросы с применением пыток или присутствие на казнях пусть не доставляли удовольствия, но и никогда особенно не смущали. И тем не менее сейчас, взглянув на распяленного на деревянной раме агиларовского воспитанника, Дирк понял, что не может сдержать нервной дрожи.
Вся спина Кеару представляла собой распаханное месиво, красновато-розовое и склизкое. Только местами его прикрывали лоскуты кожи, кое-где загнутые и перекрутившиеся, словно чудовищные лепестки экзотического цветка. Увидев же, как сквозь облепленное мухами окровавленное мясо проглядывало нечто светлое, Дирк судорожно сглотнул, пытаясь прогнать тошноту. Вряд ли это могли быть кости, и всё-таки…
Дирк проводил взглядом Гончих, бросившихся снимать Кеару с рамы. Почему-то в голове мгновенно всплыли слова Андре о том, что мальчишку, несмотря на его наглость и задиристость, почти все местные церковники любили. Видели в нём будущего сослуживца и уже сейчас — надёжного соратника. А Дирк так и не успел хорошо узнать ташайца, но всё равно почувствовал, как теперь его захлестнул гнев.
— Молитесь, — выплюнул Дирк, обернувшись к Нойману. — Конечно, не думаю, чтобы Троим оказались угодны ваши просьбы… Но всё же советую вам горячо помолиться о том, чтобы мальчишка был жив. Иначе ваша смерть окажется гораздо, гораздо страшнее! И я лично вам это обеспечу!
— Постыдились бы, господин церковник, — усмехнулся ему в лицо Нойман. — Из-за какого-то дикаря, считай — домашней скотины…
Договорить он не успел — кулак Дирка прилетел ему в лицо с такой силой, что Нойман распластался на земле. Пожалуй, совсем недавно Дирк мог бы согласиться едва ли не со всеми словами своего собеседника, но теперь видел в нём только врага. И чувствовал горькое сожаление оттого, что не успел на помощь Кеару раньше. Как ни крути, они с ташайским мальчишкой были на одной стороне. Сейчас Дирк отчётливо это осознавал и надеялся только, что понимание не пришло к нему слишком поздно.
========== Глава 19. Ожившая память ==========
В отличие от большинства Детей Милости, Ноэми Бернар не могла сказать, что истово веровала в Троих Бессмертных. Те казались слишком далёкими и холодными, а религия очень мало занимала её. Хотя Ноэми понимала, какое возмущение вызвали бы подобные суждения, вздумай она когда-нибудь высказать их вслух.
Но иногда она, волей-неволей слушая проповеди, присутствовать на которых была обязана, всё же проникалась ими. Особенно теми, где говорилось о Бездне и муках грешников. Подобные картины отец Родольф расписывал куда с большим пылом, нежели ожидавшее праведников блаженство.
И тогда Ноэми испуганным, но внимательным зверьком замирала на церковной скамье, жадно вслушиваясь в его слова. А после долго не могла отделаться от всплывавших перед глазами ужасных сцен. В последние же пару лет она ещё и частенько с криками просыпалась по ночам от кошмаров. Ноэми удивительно отчётливо видела в них пышущие жаром лабиринты узких, залитых красноватым светом коридоров; бассейны с кипящим маслом и бурлящей лавой; залы, полные людей, которых пытали рогатые и хвостатые твари со странно искажёнными телами… Картины казались причудливыми и в то же время удивительно реальными. Так что, пусть отчасти Ноэми всегда и осознавала, что находится в этих жутких местах не во плоти, менее страшно ей от этого не становилось.
Сейчас же Ноэми казалось, что она попала в Бездну наяву и выбраться не осталось шансов. Всё, произошедшее после того, как её отцу на очередной стоянке удалось высвободиться из пут и развязать руки самой Ноэми, теперь вспоминалось как в скрытом плотной пеленой тумана полусне. Но, возможно, это оказалось и к лучшему. Ноэми не была уверена, что сумеет выдержать и не свалиться на землю, безвольно рыдая, если задумается о случившемся.
Поэтому она отгоняла любые мысли, кроме одной: нужно спасаться от погони. То мчаться по тропе, то углубляться в заросли, путая следы. Продираться через сплетения ветвей, спотыкаясь о корни и рискуя подвернуть или сломать ногу. Каждый миг рисковать наткнуться на ядовитую змею или хищника. И так — до самого заката, когда, чуть не теряя сознания от изнеможения, Ноэми взобралась на сук высокого дерева. На нём она и переждала ночь, то забываясь на несколько минут чутким сном, то вновь просыпаясь и цепляясь за ветви в ужасе перед падением с немалой высоты.
На следующий день Ноэми поняла, что ей уже не удаётся с прежней скоростью продвигаться вперёд. Джунгли давно были для неё почти вторым домом, и изнеженной особой она себя никогда не считала. Но теперь Ноэми чувствовала, что начинала быстро уставать, а натёртые башмаками мозоли и укусы насекомых, от которых чесалось всё тело, добавляли мучений. Правда, страх перед жуткими дикарями всё ещё придавал ей сил, а несколько удачно подвернувшихся плодов с тёмной кожицей, которые, как Ноэми хорошо знала, были съедобны и вкусны, приглушили голод и жажду. Вот только подобное везение не отменяло того, что она всё больше теряла силы и замирала от страха каждый раз, когда слышала шорох в зарослях или нечто похожее на отдалённое звериное рычание.
Вторая ночь на ветвях прошла для Ноэми ещё мучительнее. И когда к концу третьего дня она почуяла постепенно сгущавшийся в воздухе запах дыма, то решила пробираться в сторону его источника. Бесшумно передвигаться по джунглям Ноэми умела неплохо, а если теми, кто развёл огонь, оказались бы охотники или иные мирные путники, она наконец-то нашла бы помощь и защиту.
В конце концов Ноэми действительно удалось подобраться к походному лагерю незнакомцев довольно близко. Но когда она разглядела в сгущавшейся темноте, кто именно сидел у костра, то тут же похолодела от ужаса, по-детски зажав себе рот ладонями, чтобы не вырвался случайный вскрик.
***
«Бездна стоит у тебя за спиной, Чёрный Пёс! Сможешь не обернуться? Сможешь?..»
«Ты всегда идёшь вперёд, Рихо. Вот и не оборачивайся… Главное — не оборачивайся!»
Было бы странно не суметь соотнести эти фразы, принадлежавшие умирающей юной жрице и… Габриэлю, каким-то чудом умудрившемуся предупредить друга, даже пребывая в ином мире? Или всё-таки — адской твари, принявшей его облик, чтобы смутить и запутать?.. Последнего Рихо никак не мог знать наверняка. И пока упрямо продвигался по скрытой в джунглях тропе, удивив даже своих привычных ко всему подчинённых темпом, который задал их отчаянному броску, то и дело возвращался к раздумьям о своём видении.
И в итоге не внять предостережению друга побоялся всё же больше, нежели поддаться на уловки Бездны. Пусть и невольно вспоминал давний кошмар, в котором Габриэль предстал в образе ересиарха, предавшего огню и залившего кровью половину континента. А ещё — слова Лавинии, обронившей как-то, что, вздумай он выступить против Церкви, врагом бы её брат оказался страшным. Но теперь Рихо понимал: когда он перестанет верить в правоту Габриэля, вера в Троих у него тоже едва ли останется.
К тому же, если бы Рихо из-за своих сомнений оставил на расправу ташайцам Ноэми Бернар, он никогда бы не простил себе этого. Какие бы силы ни взывали с просьбой о её защите, бросить девушку в руках поклонников Тшиена он не мог. Не только из-за неё самой, но из-за того, что хотя и понятия не имел, для чего язычникам понадобилась дочь древней крови, но хорошо понимал: если их планы увенчаются успехом, это вряд ли окончится добром для поселенцев. К тому же — Рихо должен был признать это — мысли о Ноэми оказались для него сейчас почти спасением. Они давали чёткую цель и отвлекали от других, куда более мучительных раздумий.
Перед уходом из поселения Рихо всё-таки спросил госпожу Руже о том, не было ли снадобье, которое та ему дала, магическим и не имело ли каких-нибудь особых свойств. Например, не вызывало ли необычных снов. Но знахарка только удивлённо посмотрела в ответ и сказала, что с «противной Троим» магией отродясь не имела дела и тем более не может представить, чтобы от её зелий кто-то видел «странное». А уж за то, что мерещится господину церковнику по ночам, она не в ответе. И едко добавила, мол, с такой службой ему и должны являться одни кошмары.