— По мне так это — скорее низвергнуться. Прямо в Бездну.
— Что бы ты тут понимал, Хейден! И потом — вот взять тебя, к примеру. Ты же купеческий сынок вроде?.. Твой отец тканями торговал? Что ж ты по его стезе не двинулся? Сидел бы сейчас спокойненько в лавке. Заговаривал бы зубы почтенным и не очень мидландкам и втюхивал им ситчик похуже.
— Так по-твоему выглядит торговое дело?
— Понятия не имею, как оно выглядит. А вот что в нём дожить до старости шансы побольше, чем в твоём нынешнем, знаю наверняка. Всякие Даресы купцов потрошить обычно не торопятся. Да и под жреческое проклятие подле рулонов сукна угодить затруднительно.
— Всякие Даресы, — угрюмо отозвался Дирк, — если некому им станет хвоста накрутить, рано или поздно потрошить примутся всех через одного. И те, кого пока не выпотрошили, станут им ножи подавать, чтоб свою очередь отсрочить. Я вот этого в империи увидеть не хочу… И нигде не хочу, по правде сказать.
— Занятная позиция, — присвистнул Андре. — Ну, думаю, с Агиларом вы споётесь отлично. Если, конечно, ваша чудесная служба вскорости кого-нибудь из вас не угробит. Но злость мне твоя нравится, церковный пёс. Похоже, ты не из тех собак, на которых только замахнись, так они прячутся под лавку.
— Польщён безмерно, — Дирк беззлобно фыркнул. Злиться на сомнительные комплименты совсем не хотелось. С магом он чувствовал себя на удивление легко, куда свободней, чем с новыми сослуживцами. И, пожалуй, ради этого стоило потерпеть его ехидные замечания.
Правда, даже Андре Дирк рискнул сказать не обо всём. Например, сдержал рвущееся с языка замечание насчет того, что боевые заклинания иногда летят и в тех, на ком нет чёрных мундиров, и кто вовсе постоять за себя не может. В горожан на вроде бы мирных и спокойных улицах главного имперского порта. В женщину, которая решила прогуляться с сыном в праздничный день и так неудачно оказалась на пути у свихнувшегося стихийного мага. И заканчивается это порой не лучше, чем в настоящем сражении. А смерть, которую несёт магия, выглядит ничуть не менее страшной.
***
Откинувшись на высокую спинку, она сидела у стены маленького зала, на престоле, который выглядел каменным, но ощущался мягким и упругим, словно живая плоть. Впрочем, на самом деле он и был ею. И это доставляло особое удовольствие, вплетавшееся в вереницу тешивших её сейчас разнообразных ощущений. Ноздри щекотал запах испарений, поднимавшихся над горячей ярко-зелёной водой, которой бурлил фонтанчик в углу. Кожу широко расставленных бёдер ласкал с одной стороны длинный язычок винторогого демонёнка, с другой же — узкая ладонь тёмной альвки, которая в исступлении тёрлась о пьедестал трона. А вот взгляд приковывало зрелище, в котором постороннему трудно было бы найти что-то притягательное.
Всего лишь человек, смертный. Он сидел чуть поодаль на полу, уткнувшись лбом в колени, и в полутьме белела его светлая макушка. Вроде бы — жалкий раб: их у такой, как она, могли быть сотни. Пусть даже раб высшего сорта. Пьянящая, одаривающая силой кровь — её точно стоит пить неторопливо, по глотку, растягивая удовольствие. Сочное мясо, которое так приятно срезать тоненькими, аккуратными ломтиками с ещё живого тела, наблюдая, как оно корчится в муках. А чуть позже — упоённо рвать его, зарываясь лицом в тёплые ароматные ошмётки…. О да, он был игрушкой особой породы, ставшей теперь редкостной. Как глупы они оказались, безжалостно истребив большую часть ему подобных! Пировали всласть, но не задумались о том, чтобы хотя бы оставить кого-то на развод. А теперь были готовы сражаться до последнего, за то, что прежде выглядело лишь приятным и желанным, но вполне доступным деликатесом.
И всё же, сейчас она думала не только о подобных лакомствах. Привлекай её лишь они, смертный давно бы попрощался с жизнью. Но чувства и мысли мальчишки тоже оказались слишком притягательны, чтобы так быстро разделить его тело и душу.
Тягучая и чёрная, тающая на языке ненависть. Искренняя вера, кислотой жгущая рот. Пряная сладость сожалений об ошибках. Въедливо-горькая преданность нелепому в своей обречённости делу. Нежный вкус тоски по тем, кого он уже не надеялся увидеть. Всё это сплеталось в нём в такую занятную, дразнящую множеством оттенков смесь, что она, его нынешняя хозяйка, начинала испытывать искренний интерес к этому жалкому существу. К тому же он до сих пор надеялся, что сможет умереть несломленным. И играть с ним было гораздо интереснее, чем с раздавленными и покорными… Однако она знала и о том, что любую забаву нужно заканчивать вовремя.
— А теперь, — её пальцы зарылись в белые пряди альвки, в экстазе закатившей глаза, — посмотри на меня, сын древней крови. Нам стоит поговорить о сделке.
Он поднял взгляд, в котором она всё ещё не замечала самого желанного — отчаянья. А в следующий миг дуновение прохладного свежего ветерка, такого странного и неуместного в дышащем жаром воздухе Бездны, заставило её отвлечься. И возможно именно поэтому она не смогла бы сказать, точно ли прочла по губам смертного обращённое будто бы к кому-то незримо присутствовавшему здесь: «Уходи. Сейчас», — или это просто оказалась обманчивая игра теней на его лице.
Она на мгновение прикрыла веки, чтобы избавиться от наваждения, порождённого чуждой силой, и…
Подняла их, рыдая, захлёбываясь криком совершенно не понимая, где находится, но ощущая необходимость бежать, спасаться от того ужаса, что окружал её совсем недавно, а, возможно — и до сих пор. Рванулась вперёд, вот только почувствовала, что не может сдвинуться с места. Сначала перепугалась ещё больше, но потом немного пришла в себя, поняв, что её обнимали чьи-то сильные руки. Даже показалось вдруг, что это был отец, и надежда солнечным лучом вспыхнула в застилавшем всё красном мареве.
Но морок очень скоро развеялся. Ноэми не удержалась от короткого стона, поняв, что сидит подле тлеющего костра в ночных джунглях. И за плечи её удерживает тот самый страшенный Гончий, которого она несколько часов назад так и не успела достать ножом, прежде чем ублюдок безжалостно выкрутил ей запястье.
— Уберите руки, — дёрнувшись, прошипела она. — Уберите, я орать буду, так и знайте!
Кто-то из расположившихся поодаль прочих церковников, услышав подобное заявление, громко хмыкнул. Да и Ноэми понимала, как жалко оно прозвучало. Но сам Рихо Агилар — а так тот представился ей вчера — как ни странно, послушно разжал ладони.
— Ладно, ладно, — согласился он. — Уже убрал, и больше не трогаю. Но можешь сказать, что с тобой такое? Что ты видела?
— Вы, «видели», — с нажимом произнесла Ноэми, хотя сердце у неё замирало от страха — она понимала, что от палачей Тирры её сейчас защитить абсолютно некому. — Я — свободная лутецийская подданная!.. И требую уважительного к себе отношения, даже если это допрос.
Агилар насмешливо фыркнул, но всё же сказал:
— Что ж, госпожа Бернар, прошу прощения за фамильярность. И всё же я хотел бы знать…
— Просто кошмар, страшный сон. Вы должны понимать, что такие события… Но я почти уже ничего не помню!
— Ложь, — возразил Агилар. — И тут вам повезло, что вы действительно не на допросе. Но я освежу вашу память. Вы кричали про кровь, плоть и Бездну — значит, видели что-то подобное?.. Только не надо, пожалуйста, говорить, что это просто фигуры речи.
— Я видела во сне Бездну, — ответила Ноэми, чувствуя, как её начинает трясти. — И демона. Я словно бы смотрела его, точнее — её глазами. Остальное же… теперь как в тумане, честно! Можете хоть подвесить меня над этими самыми углями, я больше ничего не знаю!
— Хорошо, госпожа Бернар, закончим на этом. Только вот ещё что, — он быстро вытащил из-за ворота своей рубашки две цепочки.
На одной из них болталась стальная звезда Троих, на которую Ноэми посмотрела со страхом и любопытством, на другой — яркий сине-фиолетовый камень в серебряной оправе, показавшийся ей откровенно дамской вещицей. «Наверное, обобрал какую-нибудь несчастную женщину, а продать не успел, вот и таскает на шее», — решила Ноэми.