— Лучше ползи в свою вонючую нору и лижи у себя под хвостом, тиррская шавка!
— Жаль. Я-то думал, ты умнее, — хмыкнул Рихо, тут же обернувшись к стоявшим чуть поодаль рядовым: — К дереву его привяжите! Вон то подойдёт… Да поаккуратнее, этой сволочи ещё рано помирать! — А потом, обернувшись к Ноэми, снова опустил руку ей на плечо и сказал: — Тебе стоит уйти. Поверь, про твоего отца я тоже обязательно с ним потолкую.
Та судорожно сглотнула. Уйти действительно хотелось. Хотелось в принципе бежать отсюда без оглядки, и как можно скорее забыть обо всём увиденном. Однако же, Ноэми пересилила себя и твёрдо сказала:
— Нет. Я останусь. Это касается и меня!
— Именно поэтому я непременно расскажу тебе всё, что узнаю, даю слово, — Рихо пристально смотрел в глаза Ноэми. — Но сейчас ты уйдёшь. Тебе не нужно тут оставаться.
— Потому что я женщина, да?! — начала закипать она. — Только вот беда, я только что видела, как тут убивали людей! И тех, кого вряд ли можно так назвать — тоже! Почему…
— Потому что я буду не убивать. Во всяком случае — не сразу. И твоё счастье, что ты понятия не имеешь, чем конкретно я стану заниматься. Никому на это любоваться не стоит, будь он мужчиной или женщиной, — голос Рихо по-прежнему был тихим и глуховатым.
Ноэми эта невозмутимость отчего-то особенно задела. И следующие фразы она выплёвывала уже с расчётом хоть как-то расшевелить треклятого бесчувственного болвана:
— А тебе оно и нравится, да?! Такая власть — мучить, калечить, уродовать… Небось чувствуешь себя самим мидландским императором и бахмийским султаном в одном лице!..
Пальцы Рихо неожиданно сильно сжали её плечо, и Ноэми подумала, что, возможно, поступила не слишком умно. Злить вооружённого и распалённого недавним сражением мужчину было, пожалуй, не лучшей затеей.
Но через мгновение Рихо просто отступил в сторону, мотнув головой:
— Бессмысленный разговор. Можно подумать, если я заявлю, будто подобное ненавижу, что-то изменится. И наш ташайский друг выложит всё сам, проникнувшись моими терзаниями. Ян, уведи отсюда госпожу Бернар, — обратился он уже к одному из своих людей, закончивших с не особо сопротивлявшимся Ансу. — И лучше держитесь поблизости. Гляди в оба — вроде живых тварей не осталось, но мало ли…
— Хорошо, господин Агилар, — ответил Ян, крепко взяв Ноэми под руку.
Ноэми дёрнулась было, но поняла, что тягаться в силе с церковником оказалось бессмысленно. При желании Ян, которому она едва доставала макушкой до груди, мог бы без усилий перекинуть её через плечо и отправиться к нужному месту уже так. К тому же Рихо попросту повернулся к ним спиной, ясно показав, что обсуждения окончены. Да и сама Ноэми чувствовала себя слишком уставшей, чтобы продолжать спор.
…Когда они с Яном доплелись по тропе до какого-то поваленного дерева, на которое провожатый указал Ноэми широким жестом, предложив присесть, та вздохнула с облегчением. Но ненадолго.
Она уже погрузилась в полусонное оцепенение, подперев голову руками, когда раздавшийся со стороны бывшего лагеря церковников вскрик заставил Ноэми подскочить на месте. Был он коротким и тут же оборвался, сменившись едва слышными отсюда, но едва ли дружелюбными фразами на ташайском. Потом на какое-то время настала тишина, и Ноэми успела успокоиться, но вскоре вновь услышала вопли. Их, не зная что именно происходит, она скорее бы приписала животному или нечисти, нежели человеку. А то, что последовало чуть позже, и вовсе до тошноты напомнило Ноэми услышанный однажды визг свиньи, которую забивали ко дню Восхождения Двоих.
Через какое-то время — Ноэми не смогла бы ответить, прошло полчаса, час или куда больше — она всё же не выдержала. Вскочила, чтобы броситься прочь: куда угодно, только бы не слышать этого. И не думать о том, что же этот мерзавец делает с человеком, да ещё таким сильным и гордым, раз тот начал издавать подобные звуки. Но, разумеется, сбежать ей не дали. Ян бесцеремонно усадил Ноэми обратно и, кажется, что-то сердито ей выговаривал. Вот только она ничего не могла разобрать, словно бы в уши напихали ваты. Продолжала слышать лишь крики — те звучали будто бы внутри головы.
Потом Ноэми всё-таки вывернуло у корней ближайшего дерева, отчего ей сделалось отвратительно стыдно перед бесстрастным Яном. Но, когда она напилась тепловатой воды из протянутой им фляжки и слегка умыла лицо, Ноэми стало чуть легче. И даже ощущение того, что во вроде бы привычной душной влажности джунглей сделалось вдруг нечем дышать, исчезло. А чуть погодя окончательно стихли и крики. «Может, он уже мёртв, — подумала Ноэми, вспоминая злое и надменное лицо Ансу. — Очень надеюсь, что всё-таки мёртв… Пусть и не стану просить Троих принять его душу».
Правда вот Рихо пришёл к ним далеко не так скоро после этого, как Ноэми предполагала. Когда тот всё же появился из зарослей, она вскочила, пошатнувшись, и сделала шаг навстречу. Однако сразу же попятилась, чувствуя мерзкий запах и видя влажные пятна на его мундире. Теперь Ноэми точно не бросилась бы Рихо в объятия.
— Мы разбили новый лагерь чуть поодаль, — сказал он. — Всё равно сейчас уже слишком поздно, чтобы отправляться в путь, и все устали. К тому же надо сначала похоронить убитых.
Ноэми встретилась с Рихо глазами и вздрогнула, хотя его взгляд показался ей отнюдь не жутким, а всего лишь усталым. Но, помедлив, спросила:
— А Ансу?..
— Рассказал всё, что нужно.
— И умер?
— Да, — голос Рихо звучал абсолютно ровно. — Я не оставляю недобитых врагов. Не собираюсь повторять чужих ошибок, знаешь ли. Как и причинять кому-то страдания впустую.
— Не впустую, значит, можно?! — прошипела она. — Знаешь, я всё слышала. Всё… Чудовище!.. Ты — чудовище, чёрт бы тебя побрал! Думаешь, после такого тебя ждёт что-то кроме Бездны?!
— Думаю, что не собираюсь обсуждать это с вами, госпожа Бернар, — ответ оказался сух до безжизненности. — Идёмте в лагерь, пока вы хотя бы на ногах держитесь, — и опять нагло повернулся спиной к растерявшейся Ноэми.
Ей не осталось ничего, кроме как просто подчиниться.
***
Здесь нашлось удивительно много времени для размышлений. Пожалуй, несмотря на всю кощунственность подобного сравнения — почти как в каком-нибудь уединённом монастыре, где Габриэля так хотела видеть его дорогая матушка. Вот только теперь он пребывал ровно там, где, как она утверждала, должен был очутиться, если останется глух к её наставлениям. В Бездне, среди демонов и прочих адских созданий. Правда при этом — до сих пор во плоти…
И чаще всего Габриэль возвращался к мысли, что судьба — он никогда бы не стал винить в своих бедах Троих — на редкость зло посмеялась над ним. Исполнила его самое горячее в последние проведённые в столице империи недели желание, но какой ценой!..
Тогда, противной и тёмной ранней эрбургской весной, Габриэль особенно ясно ощущал близость смерти. Чудилось, будто она уже не просто стояла за плечом, как было всё время после того, как он поймал некромантское проклятие, закрыв собой Рихо. Теперь она наклонилась и заглядывала Габриэлю в лицо. Дурацкая слабость преследовала с утра до ночи, сон не приносил облегчения. А от боли, угнездившейся под покрытой чёрно-багровой коркой кожей, даже самые сильные зелья спасали лишь ненадолго. И бахмийка-целительница могла сколько угодно говорить Габриэлю, что ему стоит просто побольше щадить себя. Он-то всё равно понимал, что подобные признаки говорили только об одном: ему осталось совсем недолго. Краткие месяцы, может быть даже — недели. И, проклятье, этого было мало, слишком мало!..
Габриэль не желал уходить в ту пору, когда Церковь и её воинство стояли на пороге больших перемен, а имперский престол занимал не то глупец, не то безумец. Не мог оставить Рихо, которого сам же впутал в смертельно опасные интриги, Лавинию — без Габриэля её точно некому оказалось бы удержать от самоубийственных глупостей… Да и попросту не хотел умирать в двадцать семь лет, когда ещё столько было задумано, но не сделано. Это, чёрт возьми, всё равно было отчаянно несправедливо!.. Как бы он ни пытался смириться и убедить себя в обратном.