Даже уже в особняке имперской тайной службы, вместе с мыслями о Рихо, которому суждено было по-дурацки сгинуть вместе с ним, в голове упорно билось жалкое: «Я не хочу умирать так рано. Я не хочу оставлять их всех. Только не сейчас, нет!». После была боль от клинков имперских убийц, холод, почему-то ещё сильнее принявшийся терзать тело… И, наконец — быстро навалившаяся темнота, которую Габриэль встретил с причудливой смесью страха и облегчения.
Когда же Габриэль очнулся снова, первым, что он почувствовал, стал почти невыносимо обжигающий зной, который удивительным образом сменил пробиравшую до костей мидландскую сырость. Вторым оказалось странное ощущение того, что боль совершенно исчезла. Не только от ран, но и та, что сделалась за два года неотступно привычной, никогда не пропадая полностью — от проклятия… А потом Габриэль открыл глаза, и увиденная парочка козлоногих чёрношкурых бесов не оставила у него сомнений насчёт того, где именно он находится.
Пожалуй, Габриэль даже не мог бы сказать, что был слишком уж удивлён. В конце концов, он не раз преступал церковные и светские законы. Истязал и убивал — далеко не всегда быстро и в честном бою. Лгал и бесстыдно пользовался как своим знатным происхождением, так и саном кардинала. Возможно, он делал подобное не ради своих личных интересов, но ведь грех всё равно ложился на его душу. И если Трое сочли Габриэля достойным адских мук, он готов был без пререканий согласиться со справедливостью их приговора. Вот только на самом деле куда труднее оказалось принять тот факт, что он всё-таки жив, и даже теперь больше не загибается от проклятия. От него Габриэля излечили с такой же лёгкостью, с какой и исцелили вроде бы смертельные раны.
То, что было не под силу лучшим магам континента, оказалось пустяком для демоницы, которая обратила свой «благосклонный» взгляд на умирающего кардинала. Тёмная тварь вскоре сама посетила просторную, но абсолютно пустую камеру, в которой держали Габриэля. И доходчиво объяснила, что Бездна, во всяком случае — та её часть, в которой пребывали они оба — была местом, где обитали существа из крови и плоти, а не страдающие души грешников. А у самого Габриэля вполне имелся шанс вернуться отсюда в знакомые ему края. Всего-то и надо было заключить договор со спасительницей. Та решила, что ей пора усилить своё влияние в мире людей, а высокопоставленный церковник мог быть демонице в таком деле очень полезен. Но Габриэль отказался сразу. Возможно, даже чересчур по-наивному быстро для опытного интригана, которым считал себя прежде — слишком претила ему мысль о подобной сделке.
Тогда в ход пошли долгие разговоры, наполненные довольно предсказуемыми предложениями вечной жизни, власти и знаний. Габриэлю даже устроили прогулку по владениям его любезной хозяйки, большую часть времени пребывавшей в облике высокой, безупречно красивой женщины — правда, с кожей ярко-красного цвета и тремя парами ничем не прикрытых грудей. И пригласили на празднество, устроенное демоницей для своего ближайшего окружения. Последнее сильнее всего утвердило Габриэля в мысли, что он охотно сдохнет хоть десяток раз подряд, лишь бы не допустить проникновения подобных тварей в мир людей… До тех пор хозяйка была с пленником удивительно мягка и терпелива. Но, похоже, его очередной отказ, произнесённый публично на развесёлой пирушке, разозлил её достаточно, чтобы демоница перешла к иным методам.
Испытав их на себе, Габриэль понял — последние два года научили его неплохо переносить боль. Пусть и изобретательность прислужников краснокожей твари стала неприятным сюрпризом даже для того, кому пыточное дело было не в новинку. Терпел Габриэль довольно долго, даже сам удивляясь, откуда брались силы. Возможно, их дарила надежда наконец-то умереть. Если он и оказался бы после смерти лишь в иной части Бездны, от его умения переносить боль хотя бы ничего больше не зависело… Но, к изумлению Габриэля, демонице эта игра надоела первой. В очередной раз окинув долгим взглядом его много раз покалеченное и вновь исцелённое тело, она скривила пухлые губы и, прошипев: «Ты слишком слабый и упрямый! Было бы жаль доломать такую ценную игрушку», — приказала вернуть его в прежнюю камеру.
На какое-то время Габриэля оставили в покое и, вероятно, именно поэтому он и не свихнулся окончательно. Хотя в Бездне, где огонь мог дышать морозом, лёд — опалять жаром, а вода — течь снизу вверх, трудно было понять остаёшься ли ещё в здравом уме или это уже всего лишь иллюзия. Все встреченные Габриэлем здесь люди выглядели либо раздавленными страхом, либо поминутно задыхавшимися от экстаза и однозначно потерявшими какое-либо человеческое достоинство. И Габриэль понимал, что рано или поздно сам неизбежно превратится в такое же скуляще-визжащее существо.
Каждый раз, получая передышку и оставаясь в одиночестве, он удивлённо спрашивал себя, что же давало ему силы не сказать своей владелице безусловное: «Да», — на любое её предложение… Может, это были молитвы Троим, словно бы стеклянным крошевом царапавшие язык, но всё равно хоть немного отвлекавшие, когда он упрямо их повторял. Или воспоминания об оставшихся по ту сторону реальности: обо всех людях, которые служили ему, шли за ним и верили ему. Которых он в итоге подвёл и бросил. И всё же сдаться точно означало бы предать их окончательно… А возможно, Габриэля просто спасала дурацкая гордость Фиеннов, которой у него было не меньше, чем у упрямых предков, выживших на руинах мира, сожжённого магами и демонами.
Но чуть позже Габриэль очень пожалел, что местные палачи были слишком аккуратными, и щадили его, страшась гнева своей госпожи. Если бы здешние умельцы его прикончили, то Габриэлю хотя бы не пришлось делать выбор, который в любом случае не мог оказаться верным… И как бы теперь не стал самым худшим из возможных.
========== Глава 23. Предают только свои ==========
В Хайнрихштадт, получив очередной вызов от Сагредо, Дирк отправлялся не с самым лучшим чувством. Вроде бы визит Дагрун должен был его успокоить. Едва ли Сагредо стал приказывать своей чародейке подчищать за Дирком следы, если бы собирался сдать его Белым Псам. Однако же, причин такой доброты Дирк до сих пор не понимал, и это не могло не настораживать. А за не самый короткий путь из Сулланы в колониальную столицу он успел так измучить себя, пытаясь прояснить мотивы Сагредо, что в Чёрную Крепость входил с ощущениями человека, добровольно прибывшего к месту собственной казни.
Отдав поводья лошади местному конюху, Дирк не успел даже оглядеться, как услышал окрик: «Господин Хейден!» — и увидел незнакомого Гончего, спешившего в его сторону по чисто выметенной брусчатке.
— Господин Хейден, командир Сагредо приказал мне встретить вас! — бодро отрапортовал тот. — И сопроводить к нему немедленно.
— Ладно, рядовой, — нарочито лениво протянул Дирк. — Идёмте.
Они пересекли обширную площадку, направляясь к одной из выходивших во внутренний двор дверей. Дирк, украдкой разглядывая своего спутника, с неудовольствием подумал, что и этот длинноносый тощий парень, скорее всего, был соотечественником Агилара. Увы — что в Данцене, что здесь — южан в церковном воинстве всегда оказывалось больше, нежели соотечественников Дирка или даже поганых лутецийцев. С этим оставалось лишь смириться, во всяком случае — пока.
— Нет-нет, господин Хейден, — остановил Дирка рядовой, когда тот двинулся к ведущей на второй этаж лестнице. — Господин Сагредо ожидает вас внизу. Позвольте, я проведу вас в подвалы.
Дирк кивнул, подчиняясь, но почувствовал, как страх на мгновение шевельнулся в груди. Какого чёрта Сагредо решил встретиться с ним в подземельях, где обычно допрашивали арестованных?! Это, разумеется, могло оказаться очередной прихотью или желанием проверить навыки Дирка на практике. Но, вполне вероятно, и способом без лишних проблем доставить его туда, где он получит своё сполна. После всего, что Дирк натворил по обе стороны океана, легко было поверить в последнее… Если оно действительно было так, то Дирку оставалось лишь принять свою судьбу. И держаться с достоинством, пока хватит сил. Спускаясь вслед за провожатым по узким ступеням, Дирк пытался найти в себе для подобного смелость. Вот только вместо этого почувствовал лишь, как бок дёрнуло болью. Ровно где когда-то нож Дареса поддевал кожу, осторожно взрезал мясо и неторопливо скрёб кость. То и дело на мгновение замирая и давая почти мнимое облегчение, а потом продвигаясь дальше — плавно, аккуратно… невыносимо.