— По-моему, сегодня ты перешёл все границы! — заявила Клер Байо.
— Ну-ну, не злись, — ответил Андре, подойдя поближе. — До сих пор тебя моя служба Церкви не смущала.
— Но это не значит, что я желаю видеть церковников у себя! — Клер пожала плечами так, что её лиловая шаль сползла, обнажив выпирающие ключицы в вырезе платья из тонкого бледно-розового шёлка. А потом быстрыми шагами подошла к кушетке у пыльного окна и уселась.
Андре, не дожидаясь приглашения, устроился в кресле рядом.
— Если мы столкуемся, то и не увидишь. А если нет… Знаешь, когда сюда заявится с десяток таких ребят, чтобы перетряхнуть твои кладовые, это будет куда печальней визита одного офицера Гончих.
— Ты бы не стал мне предупреждать, если бы хотел донести на меня. Говори, что тебе нужно, и убирайся! — прошипела Клер, почти не размыкая потрескавшихся губ.
Андре подумал, что, глядя на эту женщину, сложно было поверить, что ещё несколько лет назад она была ослепительно красива. Сейчас лицо Клер выглядело исхудавшим, глаза глубоко запали, а их блеск казался не то лихорадочным, не то полубезумным. И для самого Андре она служила отличным напоминанием о том, что, используя не слишком хорошо знакомые заклятия, следует соблюдать предельную осторожность.
Клер была когда-то сильной стихийной чародейкой, но полностью лишилась магической силы. Произошло подобное после того, как Клер провела неудачный эксперимент с какими-то чарами, сведения о которых нашла в древнем соланнском манускрипте.
Андре её не жалел. Скорее, ему, когда-то раньше встречавшемуся с Клер на собраниях мидландского Ковена, было любопытно лично понаблюдать за чародейкой, потерявшей силу. Правда, к этому чувству примешивался и страх превратиться в точно такое же… существо. Куда более несчастное, чем человек, никогда не владевший магией, потому что оно понимало, чего лишилось.
Но сейчас Клер интересовала Андре вовсе не как объект для исследования.
— Мне нужен Фаид.
— Бахмиец-целитель?.. Значит, ты всё-таки допрыгался со своими тёмными артефактами?
— Не надейся, Клер, это не для меня. Я аккуратен. И каждый раз, как вижу тебя, становлюсь ещё аккуратней.
— Ублюдок, — процедила она.
— Как будто если бы мы поменялись местами, ты бы не думала то же самое, — Андре лишь безразлично хмыкнул. — Ну, так что? Скажешь мне по-хорошему, где теперь живёт Фаид, или…
— Я смотрю, ты уже поднабрался ухваток у новых хозяев. Да, Андре? И быстро же ты забыл своих!
— Что-то эти «свои» меня с костра вытаскивать не спешили. Хватит вилять, Клер. Я не поверю, что ты не знаешь про Фаида — ты тут все крысиные норы обнюхала, за два-то года!
— Я скажу, мне не жалко, — она снова зябко завернулась в шаль. — Но Фаид не будет рад ни тебе, ни твоему дружку. Не после резни в Маудране.
— А это уже мои проблемы, Клер.
— Как знаешь. Если его охрана прикопает ваши трупы в джунглях, я рыдать не стану.
***
Безумие и полный бред — именно так хотелось назвать всё происходившее с ним в последние дни. И Рихо невольно задумывался о том, что, возможно, он и вправду сходит с ума.
В наполненном шорохами и криками не то птиц, не то совсем иной живности влажном нутре джунглей вполне можно было запутаться в многообразии звуков. Теперь же, постоянно ожидая нового нападения дикарей или кого похуже, начать сомневаться в том, что действительно слышишь, а что — только чудится, тем более оказалось проще простого.
Сидящему вечером у костра Рихо как-то вдруг пришло в голову: а был ли вообще ли реален его диалог с Ансу? Может, он впустую замучил пленника? А всё, что якобы услышал от него, в действительности оказалось порождением больного воображения… Поверить в это было куда легче, чем в рассказанное ему Ансу. Слишком уж точно слова проклятого дикаря воплотили в жизнь худший из кошмаров.
Но всё это были дурные мысли, дурные и трусливые. Такие, которые он ни за что не мог позволить себе. Даже если Рихо сходил с ума или уже оказался отмечен Бездной, или всё это вместе — он всё равно не мог разрешить себе сложить руки, погружаясь в отчаянье. Не раньше, чем жалкие остатки их отряда доберутся до Сулланы, а дочь древней крови окажется в безопасности.
Долг всё равно оставался тем, что позволяло миру Рихо не развалиться на части. Хотя после беседы с Ансу ощущение, что мир вокруг трещит и шатается сделалось почти неотступным.
И даже сейчас, через пару дней после того, как ташаец упокоился в гуще родных джунглей, у Рихо до сих пор звучал в ушах его охрипший голос.
— …Я скажу, церковник, я скажу, не надо, — пленник просил, но почему-то не казался Рихо жалким. Хоть и минуту назад орал от боли. — Можешь подавиться! Ты всё равно ничего не сумеешь изменить. Это даже смешно… Так забавно — от нас обоих с тобой больше ничего не зависит!
— Ближе к делу! Или тебя опять требуется подбодрить, а?
— Она нужна, как жертва, девчонка. Что, не удивлён?.. Её кровь должна окропить проход в Бездну, когда Звезда Врат займёт своё место подле него… А Звезду выкрали из империи, из-под самого вашего носа! Обидно, церковник? Вы — олухи! Жалкие олухи, которых однажды убьют в ваших мягких постелях. Вы не видите змей, но они уже рядом с вами. Ждут своего часа!
— Как страшно, Создатель правый — фыркнул Рихо. — Поверь, уж мы-то привыкли спать вполглаза. Потому ваш Тшиен до сих пор и не выбрался из своей гнилой норы. Так что там с древней кровью?
— Когда древняя кровь прольётся у врат с обеих сторон, те отворятся и впустят истинного владыку. Вот тогда ты точно пожалеешь, что родился на свет, церковник. Ты и все твои дружки!
— С обеих сторон?.. Что значит «с обеих»?
— А слуги Церкви Троих туповаты. То и значит — наши жрецы прольют кровь девчонки, а в Бездне то же самое сделают с другим потомком соланнской знати. И не надейся, что тебе удастся спасти беленькую сучку. Не вышло у меня, значит за ней придут другие. Что, боишься, церковный пёс?.. Стоило бы!
Рихо и вправду стало страшно. Так страшно, что тело сделалось деревянно-непослушным, а по спине побежал ледяной пот. Но испугался Рихо вовсе не угроз Ансу. «В Бездне… Потомка соланнской знати», — стоило подумать об этом, как образ Габриэля, которого отрезала стена пламени, встал перед глазами.
В сердце бешено вспыхнули боль и ярость. Совсем как три года назад, в эрбургском дворце. Тогда недавно приказавший убить Габриэля Карл Вельф сидел перед Рихо — связанный и беспомощный. Но при этом всё ещё сыпал оскорблениями и, надо признать, получалось у мальчишки-императора это отменно. Его слова растравили свежую рану от потери настолько, что терпеть подобную муку Рихо оказался больше не в силах. Он мог только бежать от неё. Во тьму — вязкую, густую, обволакивающую. К покою, который даровало стремительное лезвие в руке и тяжёлый запах крови.
Вот только потом искромсанный труп императора, возникший перед глазами Рихо, когда тьма отступила, оказался для него полной неожиданностью. Он совершенно не помнил, как убивал Вельфа, пусть даже и всё равно собирался это сделать, как палач, выносящий заслуженный убийцей Габриэля приговор.
Простить себе краткое помешательство Рихо не смог до сих пор. Но теперь чувствовал, как ему безумно хотелось вновь сбежать от боли точно таким же способом. Дать волю ненависти к пленнику. Хотя бы ненадолго отсрочить размышления о том, что, кажется, самый большой его страх всё-таки воплотился в жизнь.
Рихо довольно просто относился к грязи, которой хватало на их службе. Скорее, всегда предпочитал выполнять такую работу сам, не сваливая её на Габриэля. Убеждал себя, что способностям друга можно было найти куда лучшее применение. Однако, на самом деле, скорее не хотел давать тому лишний повод для терзаний, которых Габриэлю и так хватало. Пусть и удовольствия от чужих мучений Рихо не испытывал. Во всяком случае, так было до убийства Карла. Но, может, Рихо просто всегда душил в себе жажду крови, боясь осуждения друга? А как только Габриэль погиб, стал превращаться в чудовище.
…Правда от того, чтобы избавить от мучений разом и себя, и Ансу, Рихо всё же удержался.
Опустив руку с ножом, он рявкнул: