Выбрать главу

— А знакомый, я так понимаю, окончил свой жизненный путь ярко и с треском?

— Нет, всё так же верно служит Тирре, — покачал головой Асторре. — Ну так что, сможешь выстроить портал?

Она смерила его взглядом.

— Смогу, если позволишь заглянуть в твоё сознание и покажешь нужное место. Иначе нас, скорее всего, просто размажет по ближайшим скалам.

Асторре замешкался на пару мгновений. Он, конечно, неплохо умел защищать разум от телепатов. Но, с другой стороны, прекрасно видел, что Дагрун творила на допросах. Однако всё же она оставалась союзницей, да и подозревать его в чём-то у неё не было повода. Скорее всего — не было.

— Ладно, — отозвался он. — Давай, я согласен.

— Руку, — она уселась на край стола, протянув ладонь с короткими отполированными ноготками. — Дай мне руку, так будет проще. И представь всё как можно чётче.

Нужные образы легко возникли в голове, а потом Асторре почувствовал дуновение прохладного воздуха и ледяное касание у висков. Длилось это всего пару мгновений, а потом Дагрун отпустила его пальцы, выдохнув:

— Впечатляет. И у кого-то же хватило денег отгрохать такую громаду в горах…

— Орден Святой Иланны никогда не был стеснён в средствах.

Дагрун присвистнула.

— Однако, ты не перестаёшь удивлять, Асторре. У тебя очень разнообразные знакомства. И ты хочешь…

— На время отправить туда Обье. Она мне ещё пригодится живой, а не на костре, куда её вполне может спровадить Грассо.

— Ясно, — сказала Дагрун. Но в её взгляде Асторре на миг почудилось… Сомнение? Подозрение?.. Впрочем, скорее у его всего лишь разыгралась паранойя. Тем более, Дагрун тут же безмятежно спросила: — Тебе нужна моя помощь с Роэльсом?

Асторре помотал головой.

— Нет, не стоит. Я попробую сначала поговорить с ним по-хорошему, так что можешь быть свободна. Пришлю вестника, когда ты понадобишься.

— Как знаешь, — она захлопнула шкатулку, пододвинув её к Асторре. — Спрячь, и… да хранят тебя Трое. До встречи.

«Им совсем недолго осталось это делать», — подумал он, но эхом откликнулся:

— До встречи, Дагрун.

***

Свечи в высоких серебряных канделябрах озаряли обставленную в бело-голубых тонах спальню мягким сиянием. Дагрун сидела, забравшись с ногами в большое кресло и вертя в пальцах бокал из золочёного стекла, думала, как ей отчаянно хочется, чтобы мир вокруг немедленно провалился в Бездну. Тогда хотя бы не придётся приминать решение, которое в любом случае заставит её чувствовать себя предательницей.

Отпив ещё немного вина и почувствовав, как терпкое тепло разлилось по языку, она едва удержалась, чтобы не швырнуть бокал в стену. Но потом, чуть помедлив, аккуратно поставила его на стол и потянулась за лежавшим на столе стилетом.

Блики играли на трёхгранном лезвии, и металл казался удивительно чистым и красивым. Куда более верным и честным, чем магия, непредсказуемая порой даже для самых искусных в ней. И вполне способным справиться с проблемой Дагрун, эффективно и однозначно. Если только у неё хватит смелости. Если только это и впрямь правильный выбор… Или — всё-таки нет?.. Что страшнее — действовать или остаться в стороне? И как понять о чём, чёрт возьми, она потом пожалеет больше?!

…Дагрун не была одной из тех чародеев, которым служба церковному воинству заменила костёр. И даже не принадлежала к изгоям, выкинутым из Ковенов их стран и вынужденным таиться по закоулкам континента, не имея права предлагать свои услуги там, где имелись «официально признанные» маги. Мидландский Ковен она покинула сама, и сама же одной из первых заявила о намерении работать на Гончих, когда Тирра объявила, что набирает на службу обладающих магической силой.

Разумеется, боевую чародейку, обладавшую к тому же даром телепатки, охотно приняли. А потом предложили отправиться в Священный Город, намекнув, что с такими талантами ей непременно найдётся тёплое местечко при дворе понтифика. Но Дагрун отказалась, вызвав у офицера, с которым разговаривала, плохо скрываемое недоумение. Впрочем, ей было плевать — она хотела сражаться с тёмными магами, а не лавировать в хитросплетениях интриг и знала, что была слишком ценным ресурсом, чтобы Церковь пренебрегла её желаниями.

Так что известие о назначении на службу в Закатные Земли Дагрун встретила со спокойным удовлетворением. А на корабле, отправившемся в путь за океан, пожалуй, впервые за последнее время безмятежно заснула. И сама на утро изумилась, что в этот раз не мучилась полночи раздумьями о собственной бесполезности и мире, который толкают в пропасть её собратья по силе.

Потому что именно эти мысли терзали её с той ночи, когда императорский дворец в Эрбурге объяло магическое пламя, словно бы осветившее пол города и следующего утра, когда она бродила меж обгоревших трупов на занесённой снегом площади… Тогда Дагрун думала, что, наверное, падение Соланны тоже начиналось с подобного: чьей-то то ли нелепой ошибки, то ли жестокой прихоти, закончившейся катастрофой. И сгущавшегося вокруг ядовитой мглой всеобщего гнева на тех, кто сотворил — или же даже просто был способен сотворить — такое.

Правда, всё закончилось чуть лучше, чем можно было предполагать, и столицу Мидланда так и не объяли паника или бунт. И Дагрун видела, что в этом не было заслуги ни верхушки Ковена, ни уцелевшей столичной знати. Только церковное воинство удержало Эрбург от сползания в кровавый хаос, и Дагрун подобное оценила. А чуть позже, ясно поняла, кому хочет служить и за что сражаться. Или, возможно — просто нашла для себя занятие более привлекательное, чем никогда не прельщавшие ковенские интриги.

…Уже после всего этого, в Закатных Землях она встретила Асторре Сагредо. И с того момента для неё изменилось всё.

Дагрун и прежде были по душе церковники: не такие высокомерные и лживые, как её собратья по Ковену, но куда меньше трепетавшие перед нею, чем простые смертные. Однако, в этом она не отличалась от многих других чародеек, для которых пара ночей в объятиях «исконных врагов» становилась ещё одной забавой: будоражащей кровь, но мимолётной в череде прочих.

Вот только с Асторре всё вышло не так. Поначалу Дагрун, конечно, просто пришелся по душе его бешеный темперамент вкупе с изысканно-развязными манерами. Так что очень скоро она сделалась любовницей своего командира, думая что их связь станет приятным развлечением в этом диком краю, где таковых имелось не особенно много.

И Асторре подобное, похоже, полностью устроило. Но потом Дагрун с ужасом поняла, что этого оказалось мало ей самой. Она всё чаще подмечала, что обращает внимание на те качества Асторре, которые не имели никакого значения для случайного любовника.

Смелость, доходившую до безумия как в бою, так и в стремлении отстоять перед местными церковными иерархами интересы своих подчинённых. Определённую снисходительность к мелким грехам колонистов — никогда, впрочем, не переходившую в мягкотелость и потворство истинным врагам Тирры. Вольность взглядов, отличавшую Асторре от большинства сослуживцев, и познания в магии, достаточно глубокие, чтобы беседы с ним то и дело приятно удивляли.

А чуть позже к Дагрун пришло осознание, что ей, гордой чародейке, никого и никогда не подпускавшей к себе слишком близко, впервые захотелось такое сделать. Вот только человеку, без труда завоевавшему её сердце, это было ни к чему. Проклятый дар телепатки, достаточно сильный и отточенный, чтобы незаметно проникнуть даже в разум весьма искушенного в защите от подобных вторжений Асторре, не оставил тут простора для догадок.

После короткой вспышки ярости, которую она позволила себе, разумеется, лишь в полном одиночестве, Дагрун постаралась смириться. И найти утешение в мысли, что роль соратницы и подруги всё же была куда лучше роли отвергнутой воздыхательницы. А возможность прикрывать Асторре спину чего-то стоила и без его ответных чувств.

Разве что недавно, в подвале, возле тела бахмийки, Дагрун ощутила вспыхнувшую с новой силой ревность и… зависть?.. К мёртвой, потерявшей и потерянной навсегда? Эта мысль тут же была отметена как недостойная. А остатки её растворились в боли, которую, стоя рядом с Асторре, Дагрун ощутила слишком хорошо, быстро придушив мелькнувшую жгучей яркой искрой надежду, что может быть теперь, без той, самой желанной и близкой… Нет. Она уверенно заставила себя не искать новых возможностей в его горе. И искушение ушло, исчезнув почти бесследно.