Он сам же едва передвигал ноги, однако особенно здоровенный и хмурый дикарь упорно тянул веревку, которой были связаны запястья Лейфа. А когда тот всё-таки рухнул на тропу, так и не сумев подняться, как бы усердно его не награждали пинками — просто взвалил пленника на плечо и тащил подобным образом до следующего привала.
Такое милосердие Лейфа ощутимо настораживало. Оставалось надеяться, что чародея в нём всё-таки не распознали. Ибо о том, какую роль змеепоклонники могли уготовить в своих обрядах обладающему магической силой, думать точно не хотелось. Пусть даже грядущая участь и без того представлялась крайне незавидной.
Увы, подслушивать троицу, явно командовавшую остальными язычниками — пару молодых мужчин, одетых как жители континента, и ташайца постарше — не было никакого толку. Они болтали то на языке дикарей, то на каком-то ещё более чуждом, странном и протяжном: его Лейф вроде бы никогда не слышал прежде. И, разумеется, не понимал, как, впрочем, и наречие коренных жителей. На последнем Лейф знал лишь несколько ругательств, подхваченных от одной шлюховатой туземки. Сейчас вспомнить сочную дамочку оказалось даже приятно, однако абсолютно бесполезно.
Зато вот с ташайскими жрицами, сопровождавшими отряд воинов, Лейф точно не хотел бы познакомиться поближе, несмотря на то, что все четыре были нестары и красивы. Впрочем, он заметил, что на привалах от них старались держаться подальше даже свои, не то, что сбившееся в пропитанное страхом стадо пленники.
И дикарей Лейф прекрасно понимал: слишком уж явственно от посвятивших себя Тшиену женщин веяло смертью — чтобы ощутить это, вовсе не надо было обладать магической силой. А уж о том, в какой ужас приходили несчастные поселенцы, стоило особам со змеями на плечах подойти поближе, и говорить не приходилось. Казалось, большая часть готова была начать лизать землю перед ногами жриц, лишь бы вымолить пощаду. Хотя Лейф сильно подозревал, что там, куда всех чужеземцев с таким усердием гнали, их в любом случае, не ждало ничего, кроме мучительной смерти.
Потому, как ни худо ему всё ещё было, на привалах Лейф отчаянно пытался высмотреть возможность для побега. Но, увы, ташайцы, похоже были неплохо натасканы в охране пленных, а присутствие жриц и странных типов с континента не давало им расслабляться.
Кроме того, хотя его так и не обыскали тщательно, и в кармане штанов по-прежнему валялся шарик «чёрного огня», Лейф не был уверен, что сумеет использовать чары, даже сожрав треклятую забористую дрянь. Он едва мог ощутить свою силу, а все попытки применить её и вовсе прошли впустую. В памяти же невольно всплывал разговор с Ормаль, которая когда-то вытянула из него магическую энергию, пытаясь залатать покромсанную бесовыми Лезвиями Ветра тушку. Тогда целительница сказала, что способностей у него осталось ровно на то, чтобы зажечь свечку, а он чуть не разрыдался как сопляк… Теперь же вот не имелось и этого, зато жизнь, сука, почему-то упорно не заканчивалась.
…А ко всему прочему, на третье утро их невесёлого похода обнаружилось, что кое-для кого из пленных вчерашняя расправа стала последней каплей, и теперь Лейф вместе с другими сектантами наблюдал, как ташайцы волокли обратно в импровизированный лагерь хныкающую девицу, которая явно попыталась улизнуть от похитителей.
Остановившись чуть поодаль от пленников, дикари толкнули не удержавшуюся на ногах жертву к своим предводителям, в которых Лейф уже успел методом исключения вычислить-таки зеннавийцев. Один из них тут же носком сапога удивительно ловко откинул в сторону подол платья девчонки, обнажив её белые стройные ноги, а второй бросил какую-то короткую фразу, после которой оба зашлись громким смехом, заглушившим доносившиеся с земли подвывания.
Лейф выдохнул сквозь стиснутые зубы и коротко выругался. Слишком уж эта сцена напоминала о прошедшей войне. Но на войне у него хотя бы были власть и магия, возможность осаживать своих и карать чужих. А сейчас не осталось ничего кроме бессилия, давившего на плечи и вызывавшего желание просто уткнуться лицом в колени, хотя бы так отгородившись от мерзкого зрелища.
Но даже это помешал сделать раздавшийся над ухом прерывистый шёпот:
— Почему… почему вы ничего не сделаете, господин?! Спасите её… спасите нас, вы же можете!
Лейф обернулся и увидел темноволосого сероглазого парнишку лет пятнадцати. Тот выглядел испуганно-взбудораженным, но почему-то на собеседника смотрел с отчаянной надеждой.
— Да ну? — удивился Лейф. — С чего это ты взял?
— Так вы же из них… из Гончих. А все знают, что любой тиррский пёс хоть десяток завалит и не почешется, — заявила эта святая наивность.
Лейф вздрогнул, на мгновение застыв с открытым ртом. Чего только не бывает в жизни, но что его, бывшего ковенского мага, когда-нибудь примут за церковника, он предположить не мог никак!.. А уж что при этом на него станут смотреть, как на Воина, сошедшего с небес — и подавно.
«Завалит, да уж, — подумал он, видя как зеннавиец ухватил девицу за шиворот и, не обращая внимания на визг, с силой рванул её платье, обнажив шею и плечи. — Если бы…»
— Нет, парень, ошибся ты, — наклонился Лейф к мальчишке. — Я к Гончим — никаким боком. Проводником у них был, да и всё. Поэтому высовываться не стану, да и тебе не советую… Если, конечно, жить хочешь.
— Врёте же, — тот ощерился. А потом закусил губу — как только на спину снова брошенной в грязь девчонки опустился кнут, и она зашлась воплем. — Это потому что мы для Тирры еретики, да?! Нас вам не жалко, хоть все передохнем!
— Чхал я на Тирру. Но мне себя жалко, — дёрнул плечом Лейф. — Видел, что у вас в поселении было?.. Эти ребята шутить не любят, так что злить их последнее дело — и себя подставишь, и остальных.
— Трус, — тут же прошипел мелкий сектант, брезгливо отодвигаясь от него. — Так и знал, что все вы, неверные, такие!..
Лейф хмыкнул, едва не указав мальцу, что тот ещё минуту назад почему-то просил о помощи именно «неверного», но удержался. К бесам этого идиота!..
Вот только нечто, мучительно напоминавшее стыд, всё равно на мгновение отозвалось холодом в груди. А перед глазами, как наяву, встали тела попавшихся солдатам узурпатора девчонок-Гиен — с выколотыми глазами и отрубленными пальцами. Хотя и то, как орали их убийцы, корчась в зелёном пламени, тоже осталось в памяти прекрасно. Но подобное едва ли могло утешить его в нынешнем беспомощном состоянии.
…Но уже на следующий день Лейф сполна осознал, что нет такого скверного положения, которое не могло бы стать ещё хуже.
***
— Я могу его исцелить, не сомневайся, — пальцы Дареса скользнули в разметавшиеся по покрывалу пряди Кеару. — Но без этого… Без этого он неизбежно скончается через пару дней, увы.
Тамиса вздрогнула — чересчур уж лениво и даже скучающе это прозвучало. Конечно, не то что бы она ждала от тёмного колдуна сочувствия к её брату. Но всё же такое откровенно надменное безразличие оказалось не слишком приятно. Особенно после того, как ещё несколько дней назад Дарес ласково убеждал её в своей готовности помочь с возвращением Кеару.
— Так вылечи его, — неуверенно сказала она. — Раз ты можешь.
— О, непременно, милая. Но не раньше, чем ты принесёшь клятву верности моему хозяину.
— Что?! — Тамиса хотела бы подумать, что ослышалась, вот только Дарес говорил слишком чётко, а она не настолько плохо знала эдетанский. — Я — посвящённая жрица Тшиена. Я разделила с ним душу!..
— Но её часть у тебя ещё осталась. А мой господин куда могущественнее Тшиена. И когда ты пройдёшь посвящение, ты станешь принадлежать именно ему… Так тоже делают. В конце концов, не ты ли хотела служить сильнейшему?.. Можешь теперь исполнить свою мечту.
Тамиса задохнулась от возмущения, сжав кулаки и сделав шаг вперёд.
— Ты!.. Ты читал мои мысли?!
— Ну-ну, девочка, не стоит показывать норов, — улыбнулся Дарес, гибко поднявшись с постели и в мгновение ока очутившись рядом с Тамисой. — Ты, кажется, для этого сейчас не в том положении. Как и твой миленький, миленький братец… Признаю, дети — это то, что у твоих родителей явно получается неплохо. Но смазливых мордашек недостаточно, чтобы я тратил на вас свой дар… Мне нужна ещё хотя бы и ваша преданность.