Спорить с подобным было бы сложно. Но, правда, имелось то, о чём Сагредо знать никак не мог. Да и сам Сабир принял это решение только сейчас, всё ещё с трудом осознавая его окончательность.
— Наверняка получил бы, — медленно произнёс он, скосив взгляд на лезвие, всё ещё прижатое к шее. — Но я больше не хочу служить Братству. Я порву с ними и стану подчиняться только вам. Принесу магическую клятву, сделаю всё, что захотите… Только позвольте мне остаться!
Сагредо прицокнул языком.
— И что же сподвигло тебя на это, а, мой юный друг?.. Неужели то, что я… продался демонам?..
— То, что вы единственный тут знаете, как нужно бороться с Бездной. И у вас одного хватит сил и умения остановить её тварей. А я хочу вам помочь, — уверенно сказал Сабир. И не солгал, хотя и не назвал всех своих причин.
— Надо же, какая самоотверженность… Слишком внезапная для того, кого полжизни учили убивать во имя Света и воли Беспощадного.
— Вы послужите Его воле лучше, чем наши старейшины, — убеждённо сказал Сабир. — Они давно заняты только мелкими дрязгами!.. Я могу вам много об этом рассказать.
— Ты правда думаешь, что мне интересны склоки кучки старых язычников? — скрывать насмешку Сагредо явно не собирался.
— Я могу рассказать о том, что вас точно заинтересует!.. — почти в отчаянии выкрикнул Сабир. — О том, кто на самом деле виновен в смерти Исар… О том, что она прятала от Братства!.. И от вас.
Стилет чуть дрогнул, и Сабир затаил дыхание. Но в следующий миг лезвие уже оказалось отнято от его горла.
— Ладно, — сухо сказал Сагредо, небрежно засунув явно не предназначенный для этого клинок за пояс. — Ладно, я выслушаю тебя. Если солжешь или станешь нести чушь — пожалеешь. Как бы хорошо тебя ни учили терпеть боль в твоих скалах, у меня ты завизжишь, что поганый тростниковый пёс, обещаю, учти… Но сначала мне нужно ещё кое с чем разобраться, — Сагредо вновь посмотрел на обмякшую в невидимых путах Дагрун.
Та немедленно вскинула поникшую было голову, ответив своему командиру на удивление уверенным и спокойным для пленницы взглядом.
И Сабир не выдержал:
— Убейте её, господин! — с жаром сказал он. — Или позвольте мне!..
Но в ответ получил лишь отрывистое:
— Молчать! — и покорно потупился.
На пару мгновений в спальне действительно повисла тишина, а потом её нарушил негромкий голос Дагрун:
— Давай, Асторре. Не думаю, что тебе доставляет удовольствие… тянуть. Или, и впрямь, позволь мальчику доказать свою верность… Правда, паршивое выйдет доказательство — он и так, похоже, мечтает меня прикончить с первой нашей встречи.
— Дура, — глухо откликнулся Сагредо.
— Ты даже не представляешь какая, Асторре… Но, может, я всё-таки попрошу тебя сделать это быстро?..
— И не надейся, — мотнул он головой. — Я не стану тебя убивать.
— Господин!..
— Просто умолкни, Сабир… Я предупредил.
— Асторре?.. — почему-то голос чародейки звучал почти нежно.
— Всё ещё я, Дагрун. И я не собираюсь говорить, что мне жаль. Я просто не буду делать того, о чём стал бы жалеть.
— Ты же понимаешь…
— Что ты не пойдёшь за мной?.. Разумеется. Что когда-нибудь мы встретимся в бою?.. Не исключено.
— Но, почему тогда?!
Тишина вновь повисла в душноватом воздухе спальни.
— Не из-за того, о чём ты хочешь услышать, — наконец вздохнул её собеседник. — Прощай, Дагрун.
…Быстро собравшись, из дома он взял лишь толстый трактат в драгоценном переплёте, да пару безделушек.
И теперь, стоя рядом с Сагредо у ворот его дома, Сабир всё же спросил:
— Но хоть мне вы ответите, господин?! Почему вы не убили столь опасного врага?.. Она же…
Но Сагредо только осклабился и приобнял его за плечи:
— Потому что могу себе такое позволить, мой мальчик… Я теперь очень многое могу себе позволить. И, поверь, не собираюсь от этого отказываться.
— А куда мы отправимся дальше?
— В Чёрную Крепость, Сабир. Надо… закончить кое-что. А потом уже — прочь из города.
Комментарий к Глава 30. Тяжесть решений
========== Глава 31. Тень надежды ==========
Мухи облепили лицо мальчишки, а зияющая рана на месте выколотого глаза привлекла особенно большое их число.
Надо было признать, зеннавийцы отличались выдумкой. Труп они подвесили на расстоянии едва ли пары локтей от дерева, к которому был привязан Лейф, так что приходилось почти непрерывно пялиться на это неприглядное зрелище. Можно, конечно, было вывернуть шею в сторону, но в таком положении она очень быстро затекала, только добавляя мучений истерзанному телу. И даже если глаза оказывались закрыты, вонь и низкое гудение не давали забыть о том, что находилось под самым носом.
Да к тому же мерзкие насекомые так и норовили перебраться с трупа на измазанное подсыхающей кровью лицо Лейфа, заставляя его делать не больно-то приятный выбор: терпеть тошнотворные прикосновения их лапок или мотать головой, по которой его уже несколько раз успел приложить разозлённый зеннавийский маг.
Воистину, все предшествующие дни в плену начинали казаться даже сносными, если сравнивать их с последними двумя… А всё по вине малолетнего сектанта, чьи останки Лейф сейчас вынужден был созерцать. Не найдя у «церковника» поддержки, тот с дуру решил попытать удачи сам. И следующим утром, когда пленникам разносила еду пара ташайцев, набросился на одного из них, попытавшись выхватить у того нож из-за пояса.
Окончилось всё это, по мнению Лейфа, вполне закономерно. С чувством отпинав мальчишку, дикари швырнули его своим заокеанским хозяевам, а немного погодя, острастки ради, вскрыли глотки двум подвернувшимся под руку пленным — женщине средних лет и парню на год-другой старше поскуливавшего чуть в стороне несчастного провокатора. Глядя, как кровь хлынула на влажную землю, Лейф довольно отстранённо подумал, что обычно так и заканчивались большинство благих, но неумных порывов… Включая его собственную затею с боевым отрядом магов на прошедшей войне.
Вот только когда, около часа спустя, из парализованной страхом толпы те же ташайцы выдернули самого Лейфа, ему сделалось не до философствований. И, тем более — когда он узнал, что сектантский выкормыш умудрился перед собственной смертью удружить «неверному», рассказав своим мучителем о якобы несомненной принадлежности того к церковникам.
Надо сказать, Лейф вовсе не собирался изображать из себя героя, и сразу выложил зеннавийцам всё, что знал об отряде Чёрных Гончих. Но беда была в том, что знал он ужасно мало: Агилар и его подчинённые откровенностью не отличались. Однако же чёртов зеннавийский колдун, допрашивавший Лейф, никак не желал в это верить. И, в очередной раз корчась от пыточных заклятий, которые не причиняли особого вреда, зато заставляли едва не выскакивать из собственной кожи, извиваясь от боли, Лейф на какой-то миг пожалел, что в рядах врагов не сыскалось способного отличить правду от лжи телепата. Правда, придя в себя, вспомнил, какие штуки те были способны внушать попавшим к ним на расправу, и тут же отрёкся от подобных желаний.
И как бы там ни было, он вряд ли смог бы назвать своё нынешнее положение иначе, нежели отчаянным — ведь даже добраться до последней порции зелья ему бы сейчас никак не удалось.
Но, несмотря на всё это, услышав поблизости чьи-то шаги, Лейф подобрался и открыл глаза, размышляя, что придумает для него зеннавиец на сей раз. Однако, вместо этого с изумлением понял: к месту его мучений приближалась одна из ташайских жриц. Причём именно та, которую он уже успел приметить среди прочих змеепоклонниц особо: внешне девушка чем-то неуловимо отличалась от прочих туземок. Хотя узковатые и раскосые глаза на округлом личике с тонкими чертами не добавляли ей сходства с жителями континента, Лейф мог бы поклясться, что перед ним какая-то странная метиска, а не чистокровная ташайка.
А тем временем девица решительно поднесла к губам Лейфа большую флягу и на вполне разборчивом эдетанском бросила:
— Пей.
Лейф, которого жажда мучила уже давно, противиться не стал. Только немного удивился, что жрица самолично стала возиться с пленным — ему казалось, что своей готовностью к смерти эти женщины обеспечивали себе положение, позволявшее не заниматься грязной работой.