После дневных волнений он решил провести ночь в покое и прохладе гор, но, боясь оказаться отрезанным огнем, двинулся дальше и развернул спальный мешок лишь внизу, в парке раскинувшегося у подножия гор маленького городка. Темнота ночи накрыла его. Это расстроило и огорчило, ведь он так надеялся, что в Калифорнии обязательно увидит свет уличных фонарей. Наверное, зря надеялся, потому что бушующие лесные пожары если не повсеместно, то на больших территориях разрушат линии электропередач.
Так он лежал без сна, в духоте, беспокойстве, продолжая ощущать впитавшийся горький запах дыма, и думал о том, что оказался в ловушке, что отрезан от остального мира этими горами и пожарами. И если лишенный пищи огонь догорит и погаснет, то заваленные упавшими деревьями и оползнями с лишенных растительности склонов дороги через Сьерры станут непроходимыми.
Но наступило утро, и, как часто бывало, ощутил человек прилив новых сил. Если он в ловушке, то согласен иметь ловушкой всю Калифорнию, и если Сьерры станут непроходимыми, то дорога через пустыню на многие годы останется открытой. Он был готов тронуться в путь, когда Принцесса, в очередной раз доказав порочность своей натуры, издала короткий вопль и исчезла по следу мифического зайца. Злясь, он ждал ее задать трепку, но подлая собака исчезла надолго, и тогда он изменил планы и полуголый провалялся в тенистой прохладе деревьев. Выехали они уже после полудня.
В сумерках остановил Иш машину на гребне холма и, как в прошлый раз, в волнении смотрел на раскинувшиеся внизу города. И огромная радость смешивалась с волнением, потому что залиты светом были те города. А он так давно не видел горящей электрической лампочки, что уже забыл, где в последний раз видел этот свет. Все тепловые электростанции прекратили вырабатывать электроэнергию почти вслед за катастрофой, но и небольшие гидроэлектростанции просуществовали недолго. И теперь к радости, делая ее еще сильнее, примешивалось чувство гордости за свои родные места — ведь это могли быть последние электрические огни во всем мире.
На какое-то мгновение ему захотелось думать, что все виденное есть дурной сон, каприз горячечного воображения; а теперь он возвращается к нормальной жизни в наполненный людьми мир городов.
Пустынное, насколько хватало глаз, шоссе избавило от иллюзий. И тогда он стал смотреть на города трезвым, оценивающим взглядом. И увидел, что еще больше черных пятен появилось там, где аварии нарушили единую систему энергоснабжения. Исчезли огни над мостом Золотые Ворота, или он просто не видел их из-за стелющегося над заливом дыма пожаров.
Иш свернул на Сан-Лупо-драйв, и то, что увидел он в мерцающем свете уличных фонарей, оставалось таким же покойным и добропорядочным, как и прежде. «Сан-Лупо-драйв отныне и во веки веков!» — мысленно воскликнул он и с внезапной ясностью понял, что он, оказывается, такой же, как все, и тоже привязан к крошечному пятнышку этой земли, и уехал отсюда лишь для того, чтобы, как почтовый голубь, снова вернуться под крышу родного дома.
Он открыл входную дверь, включил свет и в надежде увидеть перемены настороженно замер. Ничего… Он знал, что будет именно так, но все же надеялся. И странно, но когда умерла надежда, не ощущал какой-то особенной горечи или боли, а лишь усталость и пустоту.
«Увядший желтый лист, — повторил он строчку из какой-то театральной пьесы, так и не вспомнив, из какой именно. — Но настанет день…»
Принцесса с неожиданным проворством метнулась на кухню, поскользнулась на гладком линолеуме, ноги ее разъехались, и, издав комичный, растерянный вопль, с трудом сохранила равновесие. Мысленно поблагодарив собаку, в который раз помогшую снять нервное напряжение, он пошел следом. А Принцесса уже деловито обнюхивала плинтуса, но Иш так и не понял, что взволновало собаку.
«Ладно, — думал он, возвращаясь в гостиную. — Странно, отчего я стал таким бесчувственным, но если уж такое произошло, хотя бы спасибо, что рядом никого нет, что я один и не перед кем притворяться. Наверное, это часть того, что уже пережито, или что еще предстоит пережить».
Записка продолжала лежать на том же самом месте — чистая и незапыленная, будто оставленная еще вчера. Он взял ее, скомкал в кулаке, бросил в камин, чиркнул спичкой. Целое мгновение не решался, а потом поднес спичку ближе, язычок пламени робко лизнул уголок бумаги, еще секунда, и бумажный комок вспыхнул весь разом. Таков конец!