Метрдотель отходил от дверей в глубь ресторана, провожая к столику (как вчера — нас с Лизой) пожилую иностранную чету; мужчина говорил громко, женщина смеялась, словно гавкала — гортанно и резко, отрывисто; бросилось в глаза изящество широкого, от уха до уха, зачеса волос на голове пожилого господина. Стоя спиной ко мне, метрдотель склонился в почтительном поклоне и отодвигал перед дамой стул. Справа от меня, у входа, булькала, захлебываясь, арфа. За первым столиком трое мужчин одинаково поднесли к губам удлиненные водочные стаканчики, одновременно выпили. Вчерашний официант уходил с пустым подносом в сторону кухни. Я нагнал его в темном и узком коридорчике между кухней и залом ресторана.
— Здравствуйте, — сказал я, за плечо развернув его к себе.
Он вздрогнул от неожиданности.
— Вы меня помните? — сказал я.
Он не успел ответить.
— Мы вчера у вас до утра сидели. Помните? Вы наш столик обслуживали.
Мимо нас прошли.
— Помните?
Я говорил быстро и тихо.
— Помните?
Он кивнул.
— Да-да, теперь вспоминаю.
— А девушку, которая со мной была, вы тоже вспоминаете?
— Послушайте, что это за тон?! — спросил он, повышая голос. — Что это за допрос?
— Тихо, — сказал я, сдерживая себя. — Пожалуйста, тихо.
— А почему это я должен…
Я слишком много пережил за последние сутки. И этот человек был моей последней надеждой. Я два раза подряд ударил его между грудью и животом: первый раз промахнулся, почувствовав, что попал в ребра, — вторым ударом нашел его солнечное сплетение. Слезы брызнули из его глаз; он задохнулся, припав к моему плечу. Я выглянул из-за угла и посмотрел в сторону кухни: в двух шагах от нас была дверь. Человек не сопротивлялся; за волосы я потащил его за собой к двери. Только закрыв дверь на ключик, я понял, что мы очутились в туалете.
— Скажи только одно: ты знаешь ее?! — прошептал я, прижимая его к стене перед собой. — Мне от тебя ничего больше не нужно! Я тебе ничего не сделаю! Только скажи мне, где я могу ее найти! Слышишь?!
Ему становилось легче, это было понятно. Пуская из глаз слезы, он отрицательно качал головой.
— Где я могу ее найти?!
— Не знаю! Что вы ко мне… Что это за допрос?! Откуда я знаю, с кем вы вчера были! Сколько здесь таких за вечер бывает…
Я ни секунды не сомневался, что он лжет. Бешенство душило меня.
— Один вопрос, болван, идиот, где я ее могу найти?!
Я видел, как растут капельки пота на синеватой коже над его верхней, прыгающей губой.
— Я буду кричать! — прошептал он, глядя на меня круглыми от ужаса глазами. — Я сейчас закричу!
Я замахнулся, теряя от бешенства голову, — он обеими руками схватил меня за кулак.
— Да что ж это такое?! — взмолился он. — Для чего?! Да какой смысл?! — восклицал он, обращаясь скорее к самому себе. — Я вам скажу, только не бейте! Я ее давно не видел, несколько месяцев. Раньше они по вечерам всегда собирались в «М.», в ресторане. Только не в подвале — там в подвале зал есть, — а наверху. Там такой столик круглый посреди зала. Большой. Вы сразу увидите. Круглый. Они там обычно и сидели раньше. Если не работали.
13
У подъезда гостиницы стояли сразу несколько такси; я сел в первую машину — старую, замызганную, разбитую «волгу».
— Куда? — хмуро спросил водитель.
Я назвал гостиницу — знаменитую старинную гостиницу в самом центре Москвы, с чудесным видом на Кремль.
— А сколько платите?
Я сказал.
— Маловато, — поморщился он.
— Хорошо, — ответил я, поворачиваясь к дверце и собираясь выйти из машины.
— Шутка, шутка, — сказал водитель. — Шуток не понимаете?
Машина тронулась, и в салоне сразу запахло бензином. Приостановившись у перекрестка — водитель по-птичьи вертел головой, выбирая момент, когда можно будет вписаться в движение, — мы выехали на бывшую улицу Горького, ныне Тверскую.
— Ничего, что я курю? — равнодушно спросил водитель, не поворачиваясь ко мне; сигарета, которую, не вынимая, держал он в углу рта, была докурена уже почти до фильтра.
— Не страшно, — ответил я.
— Ты иностранные языки знаешь?
Я усмехнулся вопросу.
— Немного.
Человек покопался в кармане своей бесформенной куртки и протянул мне небольшой пузатый баллончик — газовый, насколько я понял.
— Чего там написано, не разберешь? — говорил он, включая в салоне свет. — Мне сказали, нервно-паралитический. Ты посмотри, там должно быть написано.