Выключил свет. Перекрестил в темноте накрытую одеялом, убитую девочку. Закрыл за собой дверь. Прошел клифтам, спустился вниз. Никем в коридоре не был замечен.
Прошел по белому полу к дверям, вышел на улицу — каждую секунду ожидая, что вот-вот узнают, окрикнут, подбегут, остановят, поведут… Господи.
Не стал брать такси, стоявшее у гостиничного подъезда.
Вышел на проспект, прошел в какую-то сторону, ничего не видя перед собой, дошел до какого-то перекрестка, там уже и поймал машину, сказав отвезти себя в Шереметьево, в международный аэропорт, где надеялся купить билет и быстренько сесть на первый же самолет, отправляющийся куда угодно, хоть в Африку, хоть на Северный полюс, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, и чтобы уж наверняка больше не возвращаться. Водитель заломил страшную цену, которую я принял, не сказав и слова.
Запомнилась голова шофера: короткие, мышиного цвета, чуть сальноватые волосы, затылок, жирными складками переходящий в красно-лиловую, будто воспаленную, шею.
19
20.06, утро
А в кассе, спросив у загорелой, полненькой, неулыбчивой девушки в форменной одежде, есть ли на сегодня билеты в Бельгию, и услышав в ответ волшебное слово «есть», купил все же билет на завтра. Мне не хотелось бежать, не хотелось выглядеть трусом. Перед кем? Да перед кем угодно. Перед самим собой, перед Анной, в смерти которой — необъяснимой, нелепой, совершенно бессмысленной, — уж и не знаю почему, я чувствовал свою вину. Останься я с ней этой ночью, и она, скорее всего, была бы жива.
Найдя в здании аэропорта телефон-автомат, я дозвонился с первого раза, но линия была настолько плоха, что я почти ничего не слышал; я едва узнал голос ответившего мне.
— Вас слушают, — сказали в трубке.
И он не слышал меня, если я говорил обычным голосом, так что мне пришлось кричать.
— Кто-кто? — переспросили меня.
Я снова, уже в который раз, назвал — прокричал свое имя.
— А-а, — сказали в трубке. — Очень хорошо, что вы звоните.
Странно все это было. Я еще мог положить трубку. Я еще мог изменить свою предполагаемую судьбу: поменять билет, сесть в отправлявшийся примерно через сорок минут в столицу государства с красивым названием Бельгия самолет, забыть обо всем, оставить все эти не нужные мне волнения, ужасы и опасности позади, — я молчал, волнуясь.
— Вы откуда звоните? — спросили меня.
— Из аэропорта, — ответил я тихо.
— Вас плохо слышно! Говорите погромче!
— Из аэропорта. Из Шереметьево.
В трубке помолчали.
— Вы уезжаете?
— Нет. Я хотел бы с вами встретиться.
— По какому поводу?
Я оглянулся: за мной к телефону собралась уже небольшая, из четырех — пяти человек, очередь, — каждое слово, даже произнесенное мною вполголоса, будет услышано этими людьми.
— Мне необходимо с вами поговорить, — сказал я в трубку. — Я вчера познакомился с девушкой…
Лица стоявших за моей спиной как будто оживились.
— Речь идет не о той… по поводу которой мы с вами встречались.
— Да-да, — сказали в трубке.
— Дело в том, что она сейчас в моем номере.
На меня смотрели с явным интересом.
Мне хотелось повесить трубку. У меня не было сил. Я больше не понимал, ради чего снова ввязываюсь в неприятности.
— Дело в том, — заставил я себя продолжать, — что она…
Мне показалось, что я ослышался, потому что собеседник вдруг закончил вместо меня:
— Она убита.
Сказано это было не особенно громко, я едва расслышал его голос в плотном, непрерывном шуме аэропорта и треске телефонных помех.
— Простите, что вы сказали?! — переспросил я, пораженный.
— Я сказал, что она убита.
Я не сразу нашел, что ответить.
— Вы знаете, кто это сделал?..
— Об этом еще рано говорить, — отвечал он уклончиво.
— Это не я, — сказал я.
— Простите, что вы сказали? Очень плохо слышно!
— Это не я!
— Да-да, — просто сказал он. — Я знаю, не волнуйтесь. Я знаю.
Я долго не мог говорить: у меня стало сводить горло, задергало губы, — я почти плакал. Все это время я держался, скорее всего, только благодаря ощущению грозящей мне — непонятно откуда и какой именно — опасности, ощущению, не позволявшему мне расслабиться ни на секунду, — теперь опасность исчезла, и я сразу почувствовал, насколько мало остается у меня сил.
— Когда вы улетаете?
— Завтра днем.
— Понятно. Через сколько вы сможете быть в центре?
Я не понял его вопроса.
— В каком центре?
— В центре Москвы.
— Ну да, конечно. Не знаю. Через полчаса, через час.