— Что делать мне?
Он смотрел на меня, неутомимо улыбаясь.
— Искренне? Сдавайте билет, покупайте билет на сегодня — и уезжайте.
— Вчера… в ресторане мне советовали то же самое. Лиза.
— Серьезно?! — он посмеялся. — В принципе, теперь вам вряд ли угрожает опасность: вы свою задачу выполнили, больше никому не нужны. Хотя это никогда не известно. Но чем вы здесь будете заниматься?
Я пожал плечами.
— Вашу вчерашнюю гостью вам не оживить. А вашу гостью позавчерашнюю мы найдем и без вас. У нас к вам тоже претензий никаких. Так что, правда, послушайте меня, уезжайте. Не знаю отчего, но чувствую к вам какое-то расположение. Вижу, как вам тяжело, как вы запутались во всем этом… Украденные бумаги ценности больше для вас не представляют. Как сами понимаете. Так что и разыскивать и ждать их смысла не имеет. Уезжайте к себе, забудьте все, занимайтесь снова живописью — это и приятней, и полезней для здоровья, как видите… Думаю, что немедленно по приезде вас уволят. В любом случае. Либо за то, что вы потеряли документы, либо за то, что вас не убили.
Он посмеялся.
— Люди гибнут за металл, сатана там правит бал, — фальшиво пропел он. — Прямо как в песенке поется.
Я не знал, что ответить.
— Ну что, — сказал он, — у вас есть ко мне еще вопросы?
Я долго качал головой.
— Тогда…
Он поднялся из кресла.
— Телефончик у вас мой есть. Если что — звоните, буду сердечно рад. Только, если не трудно, первые три цифры этого номера — зачеркните. Это наш код. Запомните, а потом зачеркните. Договорились? И не забудьте мой совет, уезжайте.
И протянул мне руку.
— У меня в гостинице вещи остались…
— Вы можете спокойно вернуться в свой номер. Номер открыт, двери не опечатаны, никто вас ни о чем спрашивать не будет.
Мы направились к выходу.
— Вы не позволите, к слову, еще одну сигаретку у вас попросить? Свои в кабинете оставил, а тут еще придется бегать…
21
Распрощавшись на улице с моим улыбчивым собеседником, я решил поехать к себе в гостиницу на метро — и не могу сказать, чтобы отправлялся я туда с легким сердцем.
Поезд с грохотом вылетел из тоннеля, оглушительно — так, что сразу заложило уши — затормозил, из вагонов вывалила на перрон толпа, толпа с перрона перетекла в вагоны, двери закрылись, после чего женский голос предупредил, что двери закрываются, и рассказал, какая остановка будет следующей. По вагону, глядя под сиденья, пошел милиционер.
В гостинице меня встретили обычными, дежурными, ничего не выражающими улыбками, что — после всего произошедшего — показалось мне все же странным. Я продлил свое пребывание в гостинице еще на день, предложив расплатиться вперед, на что возражений не последовало.
Открывал свою дверь я со страхом, заодно жалея, что не подумав заплатил вперед: если на моей постели до сих пор лежит труп, оставаться в гостинице я, естественно, не смогу.
Номер был чистенький, убранный, свеженький — сквозняком из приоткрытого окна чуть колебало прозрачную занавеску, — кровать застелена с профессиональным блеском и аккуратностью, кроме обычных постельных принадлежностей на ней ничего не было. Я заглянул в ванную комнату, и в туалет, и в шкаф, и, разумеется, напоследок — под саму кровать, опустившись для этого на пол и подняв тяжелое покрывало, краями почти лежавшее на полу. Только после этого я закрыл дверь.
Одеяло было новое, на пододеяльнике нельзя различить ни пятнышка, под белоснежной, девственной простыней матрас тоже чист.
Я не просто закрыл дверь, я завалил ее всем, что двигалось в этом номере: тумбочками, стульями, столом, холодильником, — всем, что был в состоянии поднять, перенести или перетащить из комнаты в коридор. Из двух тяжелых кожаных кресел я оставил для себя одно.
Вначале я выпил шесть бутылочек пива — одну за другой; первые две — из горлышка, остальные — из пивного бокала. Затем было выпито вино, белое, после чего — и красное; шампанское я пил с легкой надеждой на то, что оно окажется отравлено. Виски, напиток, отдающий самогоном, я никогда не любил, но после шампанского обратился именно к виски, которого в баре стояло три игрушечных бутылки разных сортов.