Каким образом происходила пересадка в аэропорту города Амстердама, я не помню. Могу только представить себе, как носило меня два часа по мраморным залам этого огромного здания, как курил я сигареты в местах, предназначенных исключительно для пассажиров некурящих, как провожали меня, пьяного, взглядами трезвые отъезжающие, как искал я, возможно, свой чемодан, с трудом восстанавливая путь, проделанный за последнее время по бесконечным залам, в надежде чемодан обнаружить, — совершенно забыв, что еще в Шереметьево сдал его в багаж, — как, в конце концов, чудом отыскал нужный «гейт», предъявил все, что предъявить было необходимо, прошел по положенному коридору, устланному если и не добрыми намерениями, то ковровой дорожкой, вошел в положенный самолет, уселся в правильное кресло — чтобы снова взмыть в воздух, подняться выше облаков, пьяными глазами сонно осматривать далекую, зелено-коричневую, полную не видимой с высоты жизни землю.
К концу полета я уснул, но ненадолго, проснулся сам как раз в тот момент, когда самолет коснулся своими шасси посадочного бетона. Остатки тепла, легкости и счастья еще жили во мне, но с каждой минутой, секундой их становилось все меньше и меньше: по бесконечному коридору брюссельского аэропорта шел уже грустный, грустный человек. Грустному человеку пришлось долго ожидать в пустом багажном зале, когда наконец закрутится черная резиновая лента, когда начнут выезжать на ней сумки и чемоданы. Вот раздался звуковой сигнал, лента поехала, народ вздохнул, все задвигались…
У меня снова начиналось похмелье, уже второй раз за этот день, разболелась голова, я как-то сразу устал, и полупустой чемодан казался мне чуть ли не вдвое тяжелее, чем был он этим утром в Москве. Взвалив его на красивую, сверкающую никелем багажную тачку, я двинулся в зал ожидания; как я и предполагал, меня не встречали.
Такси — одинаковых черных «мерседесов» — у выхода было море. Опустившись на кожаное сиденье, я вздохнул, назвал свой адрес, и мы поехали. Мне было грустно. Как часто мне приходилось кататься в такси за последние дни! И как быстро, всего за несколько часов, осталось все позади, покинул я тот мир, перелетел совсем в другую жизнь… Как всегда после полета на самолете, нет-нет да и появлялось странное чувство нереальности совершенного всего за несколько часов, почти мгновенного перемещения через треть континента, на многие сотни — тысячи — километров.
23
После моего поступления на службу мы смогли исполнить давнишнюю женину мечту: купили дом — не большой, но и не совсем маленький, с белыми стенами и ярко-коричневой, почти оранжевой, черепичной крышей, окруженный газоном, с палисадником.
С увлечением девочки, украшающей кукольный дом, жена принялась наводить порядок в нашем доме; были приобретены симпатичные вазочки и модные сухие ароматические букеты, настольные и напольные лампы, дающие особо уютный свет, распределены по стенам некоторые из моих картин, особенно ценимые ею, — но, к удивлению моему, порыв этот достаточно быстро закончился, продлившись всего несколько дней. Я терялся в догадках: он сменился чем-то совсем необъяснимым, какой-то тоской, отстраненностью, отчуждением — и от дома, и от меня, — она как-то вдруг ушла в себя, закрылась… После длительных прогулок и посещения подруг она возвращалась как будто посвежевшая, как будто с новыми силами, но и свежесть, и новые силы быстро проходили, снова сменялись оцепенением, пустотой в глазах, тоской.
Все стало на место после ночного случайного звонка — из Москвы, из гостиницы, — после подслушанного мною плача, слов, произнесенных ею не мне, когда она ошиблась и приняла меня за кого-то другого.
Машина остановилась у тротуара, как останавливаются у тротуара все машины. Протрезвевший, с чемоданом в руке, я пошел к дому.
Все время после того звонка я старался не думать о своем нечаянном открытии, и мне это чудесно удавалось: я не думал о нем, но оно тем не менее определяло и мое настроение, и мысли, и поступки. Из всех необъяснимых, ужасных событий, которые мне пришлось пережить за последние дни, оно было едва ли не самым страшным — может быть, потому, что удар исходил в этом случае от человека близкого, от которого всегда ожидаешь только поддержки и помощи.