— С алмазами? — переспросила она.
— Он так пишет. Я не знаю, насколько этому дневнику можно верить.
— Конечно. А что он пишет об алмазах?
— Только то, что ими торгует его фирма. Больше ничего. Он участвовал в каких-то переговорах, но о чем конкретно шла речь, не пишет.
— Понятно.
— А что он сам об этом рассказывает?
— В том-то и дело, что ничего. В том-то и дело.
Вздохнула.
— Я не думаю, чтобы вам на самом деле угрожала опасность. Если бы это был преступник и речь шла о чем-то серьезном, он не дал бы вам суток, зная, что вы можете обратиться в полицию. Ведь он не мог этого не понимать? — спросил я. — Хотите, оставайтесь на эту ночь у меня? Я ведь больше ничего вам и предложить-то не могу. Хотите — оставайтесь дольше. Вы можете жить у меня столько, сколько вам понадобится.
Она рассмеялась; я боялся обидеть ее, а получилось, что рассмешил; а мне было показалось, что огорчил ее чем-то.
— Спасибо, это очень мило, но не нужно. Я больше не боюсь, вы меня успокоили.
— Вы уверены?
— Да.
Она встала и сказала: «А теперь мне пора идти», — и первой пошла к двери. Не насильно же мне было ее удерживать.
11
Она быстро прошла к своей машине, старенькому «пежо», похожему на посылочный ящик на колесах, открыла дверцу, звякнув ключами, повернулась ко мне, помахала рукой, села в машину.
На ней была узкая синяя юбка, тонкий свитер, не скрывающий очертаний груди, на пальцах не было обычных колец.
Первый раз я позвонил ей минут через двадцать после ее отъезда, послушал гудки, нажал на рычажок, перезвонил: она забыла взять конверт.
Я попробовал смотреть телевизор, но отвлечься не получалось, я волновался все больше. Поначалу ее рассказ не показался мне сколько-нибудь серьезным. Я сразу представил себе эту обычную, в общем-то, ситуацию: кто-то передал с Виктором посылку для своего иностранного приятеля, Виктор забыл про нее, не взял с собой либо же утратил вместе с другими своими вещами в ту ночь с шампанским и отравлением. Адресат вполне логично обращается к ней, адвокату безответственного посыльного, попавшего к тому времени в тюрьму. Та неверно понимает его намерения, принимает его за бандита, в его просьбе ей видится угроза…
Но вот она уехала от меня уже полтора часа назад, сказав, что поедет домой, я звонил ей каждые пять минут, поставив телефон рядом с собой на диван, только к телефону никто не подходил, ее до сих пор не было дома. Конечно же, могло быть и так, что она не хотела поднимать трубку, думая, что звонит вчерашний посетитель, или отключила телефон и потому не слышала звонков — но могло быть и так, что с ней что-то случилось.
В третьем часу ночи я вызвал такси. За вечер я принял четыре таблетки обезболивающего, грудь не болела, только временами кружилась голова и темнело в глазах. Стоя у окна, я видел, как машина с горящим кирпичиком на крыше подъехала и остановилась у моего дома. За рулем такси была женщина. Вскоре я вышел на тротуар напротив подъезда дома адвоката. За широкой входной стеклянной дверью открылся почти квадратный в сечении коридорчик с почтовыми ящиками и нумерованными кнопками домофона; следующая дверь, тоже стеклянная, оказалась заперта. Я нажал на кнопку с номером ее квартиры и долго ждал, задержав дыхание. Ответа не было. На улице пошел дождь. Я звонил еще долго, понимая, что ответа не будет и дверь мне не откроют.
Коридор за второй, запертой дверью был короткий; в двух шагах от меня был лифт; справа узкая темная лестница с гранитными ступенями, покрытыми ковровой дорожкой, вела на второй этаж; на первом этаже дома, занятом магазином, не было ни одной двери.
Дождь усиливался; деревья, стоящие вдоль дороги, двигали голыми, влажными ветвями: поднимался ветер.
Что если звонок не работает? Что если звонок работает, но не хочет она открывать никому, в том числе и мне, своему непрошенному защитнику? Что если решила она переночевать у соседей, знакомых, родителей?
Ближайшая известная мне стоянка такси была у вокзала. Лучше всего было бы поймать машину, но никто не остановится, тем более в такое позднее, глухое время.
Я вышел на улицу и, едва дойдя до угла ее дома, увидел ее машину — старенький беловато-серенький «пежо», в котором приезжала она сегодня ко мне. То, что ее машина стояла у дома, могло означать только одно, а именно: от меня она все-таки вернулась домой. А что если ждал ее у подъезда вчерашний гость? Что если он сейчас с ней наверху?
Стекло запертой двери разбилось с одного удара, с оглушительным звоном разлетелось по черным гранитным плитам, которыми была уложена площадка у лифта. По темной лестнице я побежал наверх, на четвертый этаж. Задыхаясь, остановился перед ее дверью; справа на стене слабо горела оранжевая точка, кнопка ее звонка. Я позвонил. За дверью стояла полная, совершенная тишина. Щелкнул зажигалкой, поднес ее к медной табличке на белой двери. Ее нет дома. Или же она дома, но не может открыть, потому что ее не пускают.