Если бы увидеть ее сейчас…
Задернув занавески, я включил свет. Кровать была аккуратно застелена; круглые, старомодные механические часы на тумбочке не шли. На стене — черно-белый снимок той, в гостях у которой я был. Она не улыбалась, глядела на меня грустно, чуть склонив голову, голые по плечо руки лежали на столе, платье на ней было легкое, летнее, светлое; волосы — совсем короткие, сейчас она носит длиннее. На запястье правой руки лежала цепочка, тонкий браслет. На другой руке — часы на кожаном ремешке. Тот, кто смотрел на нее в окошко фотоаппарата, мог протянуть руку; коснуться ее волос, ее руки, ее плеча; я мог коснуться только стекла, отделяющего фотографическую бумагу от комнаты, воздуха, от меня. Поколебавшись, я открыл шкаф, стоявший по правую руку от двери. Платья, тонкие кофты, рубашки, два-три свитера… За другой дверцей, на полках, — белье. Знакомый запах тех же духов, что и в передней.
Выключив свет, я в темноте сел на постель.
Земля в горшках с цветами была совершенно суха. Часы не шли. Открытый портфель стоял у стола точно так же, как стоял он два дня тому назад. На столе так же лежали те же бумаги, что видел я в первую ночь. На кухне в раковине — тарелка, чашка, нож, вилка, две чайные ложки… Она угощала меня кофе. А у меня пила чай, сидя передо мной в кресле. У вас много книг, сказала она, осматривая мою комнату, как осматривает всякую комнату всякий оказавшийся в ней впервые. Моя комната неуютна, как вся моя жизнь.
Осторожно я лег на кровать. Слева от моего лица светился зеленоватым фосфорическим светом циферблат не шедших часов. Пальцы мои до сих пор пахли духами.
15
Когда я проснулся, в комнате было темно; светлой узкой полосой пробивался сквозь занавески свет нового дня, встреченного мною непрошенным гостем в чужой квартире. От мысли, что я всю ночь провел с незапертой дверью, мне стало нехорошо. Я сразу встал, зачем-то взбил подушку, оправил покрывало, смятое мною за ночь, которую проспал я не только не раздевшись, но и не разувшись. Из спальной комнаты направился в прихожую, намереваясь покинуть квартиру как можно скорее, но перед дверью остановился: идти мне было некуда и незачем. Единственным, что сколько-нибудь интересовало меня в этот момент, была эта квартира, а точнее, вопрос — где находится ее хозяйка, вернется ли она сюда, увижу ли я ее… О чем я стану думать, чего буду хотеть, о чем примусь мечтать, выйдя из этой квартиры?
Я не стал выходить. Вместо этого я прошел в кухню, поставил воду, нашел в кухонном шкафу нераспечатанную пачку чаю, заварил чай, как делал чаще всего, прямо в кружке.
С горячей кружкой в руках стоял в спальной комнате перед снимком, перед которым вчера провел столько времени, что помнил каждую его деталь, каждую подробность изображенной на нем девушки. Сегодня она была так же хороша, как и вчера.
Минута сменялась минутой, за одним часом следовал другой, чистое небо затянуло серыми тучами, начался и закончился дождь, прохожие на потемневших тротуарах раскрыли, закрыли зонтики, небо прояснилось, в комнате посветлело, после чего снова стало темнеть, потому что дело близилось к вечеру. Сколько чашек чаю было выпито мною за это время? Сложно сказать. Пять, десять, пятнадцать. Просмотрены журналы, лежащие на журнальном столике у дивана, прочитаны бумаги, оставленные на письменном столе.
Имел ли я право рыться в ее личных вещах, открывать и закрывать ящики ее рабочего стола? Несмотря на то что никакого права на это у меня не было, я делал это — отчасти от скуки, отчасти надеясь найти что-нибудь, что скажет мне, где она, что с ней, — выдвигал ящики письменного стола, листал тетради, перебирал бумаги. В семь часов включил новости, из которых мне не запомнилось ровным счетом ничего.
Думал я о том, что прочитал в незаконченном ее письме — то ли подруге, то ли сестре, — найденном в нижнем ящике письменного стола. «Уже давно хотела написать об этом, только все никак не могла собраться. Я до сих пор не знаю, как он относится ко мне. Да и сама я… Мне всегда казалось, что для того чтобы по-настоящему полюбить человека, нужно его хорошо узнать, нужно провести рядом с ним много времени. А сколько я знаю его? Вначале он очень не понравился мне, я тебе говорила. А теперь думаю о нем все время. Это пугает меня. Пугает оттого, что я не знаю, что будет дальше. Наша разница в возрасте больше не смущает меня, хотя вначале и это пугало. Я трусиха, и с этим ничего не поделаешь. Разница в возрасте — это не просто математическая разница в числе прожитых лет, это совсем другой взгляд на жизнь, совсем другое знание человеческой души, совсем другие интересы, другие иллюзии (или, что важнее, их отсутствие), совсем другой опыт того, что назову опытом любви, потому что ничего иного как-то не приходит мне в голову. Сколько раз он переживал этот опыт? Насколько всерьез способен он относиться к любви? Наконец, сколько их было у него, таких же, как я? Сколько женщин он знал? Видишь, о чем я думаю? Но что самое смешное (и жалкое) — я не знаю, как он относится ко мне. Можешь ты себе такое представить? Заговорить первой о том, что чувствую, я не могу — в этом, я думаю, ты понимаешь меня. Что мне остается? Ждать? Но если он ничего ко мне не чувствует, то мое ожидание не только напрасно, но и унизительно. Сегодня я должна его увидеть, но вот прошло уже полчаса, а его нет. Я жду — и не знаю, что думать. Мне кажется, что я сама отталкиваю его. Может быть…»