Моя камера проста и по-своему уютна. Кровать стоит справа, слева у двери — умывальник, напротив — окно, через которое с кровати хорошо видно небо, а мне большего и не нужно.
Я передал адвокату дневник из чисто практического, знакомого всякому автору желания не дать пропасть своей работе. Кстати, я до сих пор забываю фамилию адвоката — этой очень молодой, красивой, совсем беспомощной девушки. Первое время мне казалось, что она боится оставаться со мной один на один, но постепенно это прошло, она привыкла ко мне. Глядя на нее, трудно представить себе, что она замужем и имеет ребенка, а между тем это так. Ее муж обладает удивительной профессией венеролога, специализирующегося на женских венерических заболеваниях. Более романтическое занятие для мужчины трудно себе представить.
Она настолько чудесный человек, что, рискуя своей, без всякого сомнения, блестящей карьерой, по просьбе моего бывшего друга согласилась устроить нам встречу Как я ни успокаивал себя, как ни пытался взять себя в руки, последнюю ночь перед свиданием я не спал, находясь в каком-то лихорадочном, тяжелом волнении. Окно пасмурно темнело, наливаясь грязно-серым цветом вечерних облаков, чтобы к середине ночи очиститься, стать темно-синим; облака растянуло, стали видны звезды. Перед самым свиданием я вспомнил, что давно не брился, бросился бриться, хотя времени не оставалось и бриться вслепую, без зеркала, — занятие непростое и неблагодарное. Бессонная ночь мне не помогла, как не помогли и все предыдущие ночи и дни, сонные и бессонные. Был ли в его взгляде, исполненном сострадания, оттенок невольного отвращения, той брезгливости, которую испытываешь рядом с калечным, больным, ненормальным? Мне могло показаться — но именно эту брезгливость я обнаружил в его лице, именно она и разозлила меня.
Только потом, следующей ночью, глядя в ночное окно, вспоминая нашу короткую встречу и то, что должно было стать проникновенной беседой, а вылилось в бестолковый скандал, я понял, до какой степени мы с ним похожи друг на друга, в том числе и внешне. Странно, что наше сходство не бросилось мне в глаза раньше.
Я помню, что сразу же сел, спустил ноги на пол, обхватил голову руками. «Господи, как сделать, чтобы умершие из-за меня были живы и их смерть и страдания не были на моей совести?!» — в полном отчаянии думал я, как думал все последнее время, только ответа мне не было. Мелкие слабости, которым поддаешься каждый день, почти не отбрасывающие тени при свете совести, почти совсем безобидные проступки, которые легче не совершить, чем совершить ничтожные, как капли дождя, образуют вначале потеки, потом — лужи, потом озера, потом реки, затем моря, превращающиеся, в свою очередь, в океаны — из которых не выплыть и умеющему плавать.
А что если выдумал я того человека, который якобы приходил ко мне в тюрьму, выдумал, чтобы пустить по своему следу, заставить войти в воду в том месте, где мне случилось оступиться, сделать ошибку, — чтобы исправить ее и снять тем самым с себя вину? Впрочем, последнее, с чем мне хотелось бы расстаться, — это рассудок.
С другой стороны, существует же философская школа, представители которой так хорошо говорят о том, что весь окружающий человека мир, вся видимая и осязаемая им действительность живет лишь в одном его воображении, являясь плодом, игрой его собственного сознания. Почему бы и нет? Вот бы еще и поверить в это — и все проблемы с нечистой совестью будут решены.
А что если и сам я, выдумавший все эти мрачные проблемы, являюсь плодом чьего-то воображения, игрушкой чьего-то сознания? Закроет он глаза — и меня не видно, перестанет меня представлять — и нет меня. Ну так закрой же глаза, подумай о чем-нибудь другом, хоть ненадолго!
3
Если бы не тоска, связанная с нечистой совестью, о которой мною уже писано столько слов, я мог бы быть вполне доволен жизнью. Первый, очень утомительный и неприятный, период пребывания в этом пансионе закончился уже давно, после того как в когтистые руки местной полиции попался похититель детей, чьи поступки пытались списать на меня. Мой интеллигентный следователь как-то предложил моему вниманию лист бумаги, содержащий штук пять пунктов, семь или восемь имен и фамилий девочек, девушек и женщин, в чьей гибели или исчезновении мне следовало добровольно признать свою вину. Взамен было обещано прекращение жесткого режима содержания, гарантированное размещение со всеми удобствами в особо классной клинике для буйнопомешанных социально опасных уродов, содействие досрочному освобождению в связи с излечением и исправлением, а также ряд других более или менее заманчивых приманок, среди которых особенно интересно колебалось на крючке предложение оснастить мой одинокий номер многоканальным цветным телевизором.