— Я в школе бегала быстрее всех! Я дойду! Не захотите меня взять, я пойду за вами сама.
Дмитрий и Эвтанай переглянулись. Черноволосый проводник покачал головой:
— Она совсем молодая, глупая, нельзя ей с нами. Совсем нельзя.
— Прогоним — она пойдет за нами.
— Я отведу ее в поселок и оставлю.
— Не подходи, двулицый! — Инира проворно достала из-под полы парки нож с изогнутым лезвием. — Глаз выколю!
Дмитрий поднял бровь, посмотрел на спутника, ничуть не смутившегося угрозы, на девушку.
— Почему ты назвала его двулицым?
— Я видела его в Колабельды, он ссорился с какими-то парнями, и они называли его двулицым.
— Может быть, двуличным?
— А какая разница? — удивилась Инира.
Дмитрий усмехнулся:
— Действительно, почти никакой. Давай договоримся, путешественница. Мы возьмем тебя с собой только при одном условии: не жаловаться! И слушаться. Иначе лучше отправляйся обратно. Договорились?
— Да-да, — радостно закивала девушка. — Я буду послушная.
— Кстати, нехорошо, что ты убежала от приютивших тебя людей да еще забрала у них продукты и одежду.
Инира вспыхнула, понурила голову. Потом посмотрела в глаза Дмитрию:
— Я все верну! И я написала Валентине Семенне записку, чтобы она не беспокоилась.
— Мы теряем время, — угрюмо проговорил Эвтанай. — Я против, чтобы она шла с нами, хлопот не оберешься.
Дмитрий и сам думал так же, но и прогонять упрямую аборигенку (интересно, кто ее родители? По всему видно, кто-то из них был эскимосом, а кто-то русским) не спешил. И смотрела она так жалобно и вместе с тем с таким вызовом, что можно было не сомневаться: она и в самом деле способна сопровождать их в отдалении.
— Присоединяйся, — сказал Дмитрий со вздохом.
Глаза девушки просияли. Она бросилась к нему, но застеснялась, остановилась и, повернувшись к Эвтанаю, показала ему язык.
За два дня они преодолели шестьдесят два километра и приблизились к отрогам Чукотского нагорья, скрывшим за собой низкое солнце. День от ночи теперь можно было отличить только по светящемуся небосводу, да и длилось светлое время суток всего около четырех часов. Столько же продолжались сумерки, а остальное время занимала надвигающаяся полярная ночь.
Чем руководствовался Эвтанай, ведя небольшой отряд зигзагом, никто не знал. Однако на исходе вторых суток он свернул на юго-запад, и отряд стал удаляться от ровного берега моря. Начались пологие холмы, гряды, долины, болотистая, еще не окончательно заледеневшая тундра сменилась каменистыми осыпями и голыми проплешинами с редким кустарником и куртинами трав.
Комары, в летний период — настоящее бедствие для животных и человека, с наступлением холодов исчезли, а за ними ушли и птичьи стаи. Лишь изредка встречались полярные совы, гонявшиеся за леммингами и зайцами, малые веретенники, пуночки и белые куропатки, остающиеся на зиму, и Дмитрий изредка охотился, добывая по нескольку штук для обеда или ужина.
Олень, подаренный Дмитрию шаманом Уэлькаля, оказался смирным и выносливым животным, успевавшим насытиться лишайником во время стоянок. Люди, естественно, питались разнообразнее, но ненамного: вяленое и сушеное мясо — пеммикан, рыба, которую очень ловко ловил Эвтанай, да мясо куропаток, приготовленное на костре. Хлеб Иниры был съеден давно, поэтому обходились без него. Костры разводили из плавника на берегу и сухих лепешек лишайника, иногда подбрасывая встречавшиеся на пути ставшие рыхлыми кости животных.
Дмитрий походную жизнь переносил абсолютно спокойно, как и полагается путешественнику с его стажем. Эвтанай также шагал неутомимо и быстро, не обращая внимания на условия сурового края, хотя ел он редко и только рыбу, когда случалось ее поймать. Однако и девушка Инира, оказавшаяся наполовину украинкой, наполовину эскимоской, не жаловалась на трудности похода, держалась бодро и жизнерадостно, часто пела заунывные эскимосские песни и не донимала своих спутников расспросами или пустопорожней болтовней.
Ее ичиги из оленьих шкур, подшитые снизу вторым слоем кожи, к счастью, оказались прочными, и Дмитрию, знавшему, как быстро изнашиваются ботинки в здешних условиях, заботиться о смене обуви не пришлось. Да и температура воздуха пока держалась на отметке минус восьми-десяти градусов, не заставляя путешественников кутаться в меха и закрывать лица шарфом.
Дмитрий не раз потом размышлял о причине, заставившей его взять с собой Иниру, и пришел к выводу, что он сделал это вопреки желанию Эвтаная, который таинственным образом узнал о цели путешествия Храброва и вел себя подозрительно. О том, что девушка просто понравилась Дмитрию, он не решился признаться даже себе самому.
На третьи сутки Эвтанай впервые начал проявлять беспокойство. То и дело останавливаясь, он подолгу разглядывал сопки и склоны холмов, всматривался в землю, поглядывал на небо и что-то ворчал под нос. За этот день они прошли всего километров пятнадцать и достигли первых скал и каменистых осыпей края плато, постепенно поднимавшегося в горы. Эвтанай некоторое время изучал местность, сунулся к одной группе скал, к другой и глухо проговорил:
— Меня сбивают… уводят от цели… не могу найти тропинку…
Дмитрий и сам видел, что они кружат на месте, несколько раз меняя направление пути, но считал, что проводник просто вспоминает приметы и ищет кратчайшую дорогу к цели.
— Кто сбивает? — поинтересовался он.
— Духи крепости…
— Чем я могу помочь? Что нужно делать?
— Надо идти прямо… эти скалы — ключ к воротам в долину, где стоит… стояла крепость.
— Прямо — это куда? На юг? На запад? На восток?
Эвтанай посмотрел на темное небо, затянутое пеленой облаков, на скалы, ткнул пальцем справа от них:
— Туда.
— Значит, строго на юго-запад, — уточнил Дмитрий. — Что ж, завтра отправимся в ту сторону. Ты уверен, что Рамль стоит именно там?
— Он скрыт от глаз… но вход в долину, где он стоял, там.
— Хорошо. Ищем место для ночевки, собираем все, что горит, и отдыхаем.
Они выбрали ровную площадку за группой огромных каменных глыб, так, чтобы они защищали их от ветра, разбили палатку, развели костер. Палатка была небольшая, одноместная, Дмитрий во время походов спал в ней один, теперь же их было трое, и первое время они спали втроем, в тесноте, оставляя припасы и походный инвентарь снаружи. Потом Эвтанай стал отказываться от совместного размещения, спал он плохо, метался, вскрикивал по ночам, и в конце концов Дмитрий махнул на него рукой. Уже третью ночь они с Инирой проводили вместе, она — в его спальнике, он — закутавшись в одеяло, и это устраивало обоих. Инира оказалась неглупой и начитанной девчонкой, жадной до расспросов о столичной жизни и о мире вообще, и Дмитрий с удовольствием отвечал на ее вопросы, чувствуя растущее влечение, но пресекая все нескромные мысли.
Он не удивился, когда она, тихонько раздевшись в спальном мешке, скользнула к нему под одеяло, но преодолел желание и долго рассказывал девушке о своей личной жизни, чтобы не обидеть и в то же время не совершить ошибку. Вскоре она доверчиво уснула у него на груди, а он, обнимая ее юное, вкусно пахнущее тело, с удивлением и трепетом вслушивался в ее дыхание и думал, что никогда не поверил бы тому, кто рассказал бы ему подобную историю. Но твердо знал, что поступил правильно. Инира была достойна большего, чем то, что он мог ей предложить в данный момент.
Потрескивал костер. Посвистывал ветер в скалах. Эвтанай уходил куда-то, возвращался, ворчал, подбрасывал в костер ветки. По пологу палатки бродили тени. Дмитрий поцеловал Иниру в ухо и уснул…
Встали в начале девятого утра, хотя было еще темно: рассветало здесь после десяти. Позавтракали и выступили в путь, держа курс на юго-запад: впереди Дмитрий с Инирой, сзади Эвтанай, сгорбившийся, мрачный, не смотрящий по сторонам.
Таким образом прошагали несколько километров, выбирая более или менее ровные участки, огибая скалы и длинные каменистые языки моренных гряд. К двенадцати часам окончательно рассвело, хотя солнце так и не показалось над горизонтом. На Чукотском нагорье начались долгие осенние сумерки.