— А Гридю чего не будишь? — закричала Татьяна на невестку. — Буди!
Вета стащила с мужа тулуп:
— Вставай, айка, вставай!
— Уйди, говорю! — ругался Гридя. — Затрещину дам!
— Вставай, не ерепенься, — сказал ему Кондратий. — Днем выспишься.
Татьяна вывела всех из избы, сама поклонилась раннему солнышку и девок заставила кланяться. «Видело ль, солнышко, красну весну, встретило ль, ясное, ты свою сестру!» — причитала Татьяна.
Гридя тер рукавицей распухший нос и орал:
Солнце поднялось над лесом веселое, яркое. Поклонилась ему Татьяна в последний раз и ушла с девками в избу.
— А мы не так поем, — сказал Туанко. — Мы у бога Огня здоровья просим. Охота мне по-нашему спеть, большой отец!
— Пой, только я шапку надену. Холодно!
— Нельзя шапку надевать, большой отец.
Кондратий засмеялся.
— Беда мне с вами! Вон и Майта вышла. У нее, небось, тоже песня своя. Придется мне до вечера без шапки стоять, песни ваши слушать.
— Моя маленькая, большой отец.
Туанко запел по-своему, по-ултырски. Он просил теплое солнышко белую березу оживить. Люди напьются соку березового, заравы по-ихнему, и перестанут хворать, забудут зиму холодную.
— Вот какая наша песня, большой отец!
— Беги-ко в избу, песельник, согрейся. А я к Прохору зайду.
Майта увидела, что аасим к ним идет, убежала в баню.
Прохор сидел на лавке, у маленького волокового окна, шил кожаные олочи для молодой жены. Кондратий взял у него оштяцкие коты, повертел в руках.
— Малы будут.
— Не малы, тятя. Мерял я.
Кондратий отдал коты, вздохнул.
— Неладно у нас получается, Прохор. Я так и сяк думал: нельзя тебе в бане жить!
— Ничего, живем…
— У матери язык длинный. А сердце доброе. Дня ведь не пройдет, чтобы о вас не вспомнила. Переходите в избу да живите по-людски.
— По-нашему Майта плохо еще понимает. Да и боюсь я, обижать ее будут.
— Вроде в нашей семье такого нет. Вета живет и Туанко. Никто их не обижает!
— Да ты не казнись, тятя! Все наладится.
Майта сидела на мягких овчинах, у каменки, слушала их.
— Тоскуешь, поди? — спросил ее Кондратий.
Она улыбнулась.
— Не знаю, поймешь ли? Твой отец князь Юрган, друг мой. А ты дочь мне, как Устя наша.
Майта подошла к нему.
— Ты ёмас, аасим! Ёмас!
— Хвалит тебя Майта, — сказал Прохор. — Хороший, говорит.
Кондратий обнял тоненькую юрганку. Она засмеялась, сказала что-то по своему и убежала к каменке.
Прохор тоже засмеялся.
— Она говорит, тятя… Борода у тебя, как лес.
Кондратий погладил бороду и стал рассказывать, как лосей подкараулили в ольховнике и свалили все стадо, согнав с тропы в глубокий снег.
— Я себе годовалого взял. И с ним намаялись шибко. Снег глубокий, убродно. Еле дотащили с Гридей.
— Тэхом, Майта! Аасим говорит, ваши охотники стадо шоруев свалили.
Майта бросила на горячие угли кусок мяса. В бане запахло горелым.
— Радуется, — сказал Прохор.
— Всякому свои дороги! Голод у них. — Кондратий встал. — Пусть будет по-твоему, Прохор. Живите пока одни, до лета.
Майта качалась над каменкой, молилась, бога оштяцкого вспомнила, Нуми Торума.
Кондратий вышел из бани, постоял, поглядел на весеннее солнышко и зашагал к овину. Летось привез Гридя соху с кулиги без приюха, да так и бросил. Ругал его Кондратий, да что толку — приюх-то железный, из березы не вытешешь… Пока до овина шел, вспомнил, что семенное зерно перетряхивать надо, горит зерно. В прошлые годы выносили рожь из овина зорить на сретенье, а нынче запоздали. Раскрыл Кондратий настежь широкие овинные ворота, разбросил солому, раздвинул жерди. Пахнуло на него из ямы хлебным теплом. Спускаться хотел, да Устя полдничать его позвала.
И дни весной долгие, и работа мелкая, во дворе, по хозяйству, а с утра до позднего вечера вся семья на ногах. Отдохнуть некогда: то одно, то другое. Семенное зерно спасли, телята обезножили, видно, святой Касьян на них косо поглядел. Телят выходили, на лядину стали собираться — подсечный лес теребить, растаскивать.
Утром спустился Кондратий к речке, поглядеть — не снесло ли переходы? И не удержался, перешел речку.
Гомон стоял в лесу — звенели птицы, звенели ручьи. От земли бусый парок поднимался, пахло прелыми листьями и банным теплом. Сел Кондратий на валежину и как утонул… Звенит, качается над ним лес, желтоголовая птичка вертится на кусту, хвостиком трясет. Проглядел ты, старый, говорит она, в хлопотах да заботах красную весну…