Взошло солнце. Лес повеселел, заискрился. Заурлыкали черные косачи.
Стаи мелких птиц садились на березу и, покачавшись, улетали.
Пестрая лесная кошка перешла тропу у березы и скрылась в густом пихтовнике.
Две усатые белки уселись на сломанную осину, разглядывали его, вертели хвостами.
К полудню лес затих, будто вымер. Птицы спустились на ягодники к болоту. Звери ушли в глухие урочища.
Пологая гора, вся облитая солнцем, дремала. Дремал и старый князь… Щелкнула сухая вица, и опять все стихло. Он понял — идет осинником Золта.
Золта залез к нему в яму, лег рядом.
— Будем сидеть вечер, будем сидеть ночь, — сказал он брату.
Золта вздохнул:
— О-хо, нету лосей. Ушли… — и достал из сумы кусок мяса.
Старый князь обнял брата, но мясо не взял.
— Отдай охотникам, — сказал он. — Скажи молодым — придем в пауль без лося, принесем голод.
Золта уполз.
Князь опять глядел на старую березу и думал… В месяц гусиных птенцов хворь совсем одолела его. По обычаю предков, он роздал сородичам богатства свои у большого костра и думал, что обманул смерть. Но смерть обманула его. Орлай и раба не догнал, и сам не вернулся. На медвежьей шкуре принесли его в пауль охотники. Он похоронил сына, кровь жертвенных лошадей вылил на костер, мясо роздал сородичам. Прошло семь дней — еще двух охотников убил лось в урочище Ворса морга. Люди собрались у большого костра. Шаман Лисня трижды спрашивал богов, и трижды боги говорили ему одно: не лось убил охотников, а Торум-пыл, сын великого бога. Люди верили шаману и дрожали от страха, как дети… Шли дни. Подул с востока люль-вот, принес холод. Звенели ночами побелевшие звезды. Кралась зима, страшная, голодная зима. Убывали запасы рыбы, таял табун кобылиц. А люди сидели в юртах, не охотились, не ловили рыбу на Шабирь-озере. Он созвал мужчин и женщин в свою юрту, сам разжег живой огонь в каменном чувале. Хитрый шаман покачался над огнем и стал говорить людям плохое, будто они забыли обычаи и веру предков и великий Нуми губит их за это…
На березу сели два косача. Князь достал из колчана птичью стрелу, убил одного, но из ямы за убитой птицей не вылез.
Солнце садилось, темнели кусты и бусела береза. На болоте сердито ухала большая птица. Князь глядел на тропу и уговаривал Нуми Торума: «Не губи род Юрганов, великий, пожалей наших детей и женщин. Я побил шамана, легонько побил и ушел в ту же ночь на охоту. Только брат Золта и два охотника пошли за мной, а в пауле три десятка мужчин». Гора потемнела и слилась с небом, бусая береза стала черной и пропала совсем, задавила ее темнота. Белые звезды мерцали на небе, дрожали. Скоро холод спустится на землю — князь закрыл малицей больные ноги, вздохнул. Он еще днем понял, что ушли из урочища лоси, давно ушли, — обглоданные осины засохли, раны на липах пожелтели. Но костер разжигать он боялся. Может, смилуется великий Нуми, выгонит на него лося.
Ночь долгая, холодная. Он берег руки, грел их под меховой рубахой. Но стрелять ему не пришлось. Великий Нуми не выгнал на него зверя.
Солнце поднялось выше леса. Он вылез из ямы, подобрал стрелу, косача росомаха сожрала за ночь, и стал спускаться по тропе к болоту.
Охотники разжигали костер прямо на тропе. Золта потрошил глухаря.
Князь сел, спросил брата:
— На ягодники ходил?
— Ходил, — ответил Золта.
Охотники натаскали сучьев и сели к костру. Они ждали, что скажет им старый князь. Он молчал. Испугал кто-то лосей, и они ушли. Куда ушли? Лес большой…
Золта сунул птицу в горячую золу и засмеялся:
— Хитрая птица маншин, пурхается в песке, а пьет с листа.
Посидели у костра, согрелись, съели испеченную в горячей золе птицу.
Молодые охотники ушли в гору, за косачами, а его Золта повел на ягодники.
Вечером сошлись. Повеселевшие парни показывали ему туго набитые мешки. Он хвалил их, а сам о лосях думал. Скоро снег выпадет, за Шабирь-озером надо искать новые лосиные тропы.
Сытые охотники уснули, и брат уснул. А он просидел всю ночь у костра.
Утром князь вывел их на тропу.
По знакомой тропе молодые охотники пошли веселее. Они несли в юрты жирных осенних птиц и радовались, что великий Нуми больше не сердится на них.
У Сюзь-речки Золта сел отдыхать.
— А вы идите, — сказал он парням. — Наши ноги старые, ваши ноги молодые.
— Не тоскуй, князь! — Золта улыбнулся. — Вода течет, дни идут… Мы не убили лося, но убили страх. Охотники пойдут в лес бить белку и куницу, искать новые лосиные тропы.
Дни шли. Земля оделась в белую паницу. Охотники ушли в лес — сбивать тупыми стрелами белок, ставить ловушки на куниц и соболей.
Огонь горел в каменном чувале с утра до вечера, с вечера до утра, а большую деревянную юрту нагреть не мог. Князь плел сети, вил ременные арканы и кормил сухими сучьями ненасытный огонь. Майта уговаривала его перейти к ним, жить вместе.
— У нас тепло, аасим!
Но он боялся нарушить обычай предков, мерз в большой юрте, тосковал. За стеной, в малой юрте, жила его семья: две жены, сестра, дочь Майта и сын. Мальчишка прожил всего четыре зимы, стрела выше его, а просится на охоту: «Сделай мне лук, аасим, — говорит, — я белку буду стрелять!»
По вечерам женщины пели длинные, грустные песни. Он слушал их, вытирал слезы рукавом молсы и думал о студеной зиме. Уговаривал его Золта весной сходить к Русу, выпросить семенного зерна, распахать луговину и засеять ее зерном…
Женщины пели за стеной, а он видел задавленный снегом лес, крутой белобокий лог, самца шоруя в логу, безрогого и притихшего.
В месяц большой тьмы пришли из лесу охотники. Они принесли белок и соболей. Он ждал — зайдет к нему охотник, сядет к чувалу и скажет: «Тахом, князь! Я видел лосиные тропы…»
Утром залезал к нему в юрту запорошенный снегом пастух, грел над чувалом руки и спрашивал:
— Резать?
Он молча отрубал ножом еще один узел на ременной веревке, пастух уходил.
Шли дни, темные дни. Он сидел у чувала, тесал стрелы, считал узлы на ременной веревке и слушал песни женщин.
На ременной веревке осталось семь узлов, а в табуне осталось семь кобылиц. Он послал парыча в юрты, звать старых охотников на совет рода.
Пожелав князю здоровья, старики садились на мягкие шкуры к чувалу. Из угла глядел на них Нуми Торум. Серебряные глаза бога были холодные, как глаза зимы.
Князь ждал шамана. Он дважды посылал к нему, и дважды шаман Лисня выгонял парыча из юрты, бросал вслед ему обглоданные кости и ругался, как злой мэнк — дух камня.
— Наш шаман ждет воина Асыку, — сказал Золта.
Старики зашумели:
— Нам не нужен князь-воин!
— Голод придет в наши юрты раньше Асыки!
— В наших чамьях нет мяса…
Князь встал.
— Тэхом! Слушайте, старые люди! Осталось семь кобылиц в табуне. По обычаю предков, их будет пасти зоркий и всевидящий Мир Суснэ, сын великого бога. Тэхом, люди! Кто нарушит обычай — смерть!
Князь бросил в огонь горсть сухой травы. В юрте запахло летом. А старики думали о зиме, когда холод грызет лицо, метели сбивают с ног. Завтра их сыновья и внуки уйдут в лес ловить ушканов, искать заметенные снегом звериные тропы.