Кто-то из итальянцев удивился: откуда русские знают их партизанскую песню "Дуют ветры"? И начал горячо доказывать, что это боевая песня бойцов Сопротивления Ломбардии. Старостин увидел Чеккини, помахал ему рукой и предложил место рядом.
Итальянцы спели песню заново и по-своему - они и не знали, что военные ветры занесли к ним эту мелодию из России. Затем они разбрелись кто куда, у костра стало тихо.
- Хотел спросить вас, Чеккини, еще тогда. Не воевал ли в вашей бригаде невысокий парень с партийным именем "Бруно"? Его подлинное имя Альбино. Родом из Новары.
- Бруно, Бруно... - Чеккини пожал худыми плечами и сказал раздумчиво: - Какой-то Бруно командовал отрядом в провинции Модена.
- Модена? - удивился Старостин.
- Мы партизанили там еще до Милана. С осени сорок третьего года. Городок Монтефиорино был столицей партизанской республики. Позже мы пробились из-под Модены в горы провинции Болонья...
- Я старый житель провинции Модена. Три года без малого прожил в Кастельфранко дель Эмилия.
- Отряд Бруно выполнял самые важные приказы нашего командующего Марио Риччи, - продолжал вспоминать Чеккини. - Взрывали мосты. Нападали на склады и обозы. Карали карателей. Устраивали и другие диверсии... Помнится, командир Бруно был невысок ростом, крепок в кости, носил испанскую шапочку, заломленную набок... А долго ваш приятель сражался в Сопротивлении?
- Этого я не знаю. Но знаю, что такой парень не мог ни одного дня оставаться в стороне от войны с нацистами.
Чеккини с гордостью рассказал, как храбро воевали в Модене русские военнопленные солдаты и офицеры, сбежавшие из концлагерей. Они особенно отличились при штурме средневекового замка Монтефиорино. Самым умелым, самым дерзким, самым храбрым был русский офицер Владимир Переладов. Под его командой воевали больше ста русских солдат и офицеров. В селах провинции рядом с партизанской зоной фашисты расклеили тогда приказ коменданта Модены, отпечатанный в типографии:
"300 тысяч лир предлагает немецкое командование за голову сталинского шпиона, заброшенного в Италию с целью установления советской власти, капитана Владимира Переладова.
Вознаграждение будет выплачено немедленно тому, кто живым или мертвым доставит в военную комендатуру Модены этого русского бандита".
С тех дней, когда батальон Переладова вместе с гарибальдийской бригадой и отрядом "Стелла Росса" штурмовал в первых числах июня городок и средневековый замок Монтефиорино, и до тех трагических дней, когда партизаны, окруженные карателями, вынужденно оставили свою партизанскую столицу, русские были товарищами по оружию, и с той поры Чеккини числит себя их другом.
Оба помолчали, не отводя глаз от костра, и Старостин неожиданно спросил:
- Она была очень набожная, та синьорина из Милана, о которой вы мне рассказывали?
- Да, молилась за весь отряд... Говорят, влюбленные не верят в горе, у них притупляется чувство страха. Вот так было и со мной. Как рисковал! И всегда ходил на диверсии вдвоем с удачей. Все у меня получалось! У меня тогда будто крылья выросли за плечами, - он покосился на свое исхудавшее плечо, которое просвечивало сквозь жалкие лагерные отрепья. - А потом вдруг черные рубашки схватили наших перед диверсией. Ясно, каратели раньше пронюхали обо всем. И тут выяснилось: доверчивый партизан Джанкарло исповедался накануне святому отцу, а тот нарушил тайну исповеди и донес. Невесело было идти на новую операцию после такого провала. Мы с Рыбкой рядом на коленях стояли в церкви. Я, помню, шепнул ей: "Помолитесь за меня, Рыбка, вы набожная". Портфель мой лежал на мраморном полу, прямо из церкви мы уходили на задание. Рыбка мне говорит: "Боюсь, после расстрела Джанкарло и других мои молитвы бог уже не услышит... Можно отмолить любой грех, но как отмолить само сомнение? У кого просить прощения, когда сомневаешься в самом существовании святого духа?" И вот, слышу, молится она. Только не так, как нас учили на уроках закона божьего, а по-своему: "Боже если ты есть! Спаси наши души, если они есть!" Взял я свой портфель с динамитом, вышел из церкви, и больше мы никогда с Рыбкой не виделись.
- Как? Как она молилась?
- Спаси, боже, если ты есть, наши души, если они есть, - повторил Чеккини.
- Она так и не сказала вам своего имени?
- О, я был бы счастлив его знать.
- Может быть, Джаннина?
- Право, не знаю.
- Красивая девушка?
- О, настоящая мадоннина.
- Как она выглядит?
- Легче описать внешность, когда есть хотя бы маленький изъян. Труднее описывать очень красивую.
- А сколько ей лет?
- О, она не девчонка. Года двадцать два - двадцать три. Говорили, у нее был жених, но она от него отказалась...