«Уважаемая Галина Ивановна, добрый день! Сегодня меня вызвали в милицию и передали ваше письмо. Нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность. Мне все еще ие верится, что сын мой жив, — столько прошло лет!.. Боже, какое это счастье! Но почему у него такая странная фамилия? Я разыскивала своего Виктора долгие годы. Но у меня даже и в мыслях не было, что он может сменить фамилию. Видно, его оскорбляло все, что связано было с отцом, даже фамилия. Помню, как метался он, не находил себе места, когда муж мой бросил нас. Потом Виктор бесследно исчез. Умоляю вас, дорогая Галина Ивановна, напишите подробней о Викторе: как его здоровье, как работает, как выглядит. Сообщите, пожалуйста, и его адрес. Я выеду немедленно. Верю, что Покровский-Дубровский — это мой Витя. Кроме него у меня никого нет. Еще раз умоляю — телеграфируйте! Всей своей жизнью буду обязана вам!.. Поцелуйте за меня Виктора…»
Я читала письмо, а лоб мой покрылся испариной. Что будет? Что будет?.. Ведь она теперь немедленно приедет, а тут такая беда! Но разве можно писать ей об этом? Несчастная женщина, столько лет искавшая сына, наконец находит его — и что же: он в больнице…
Что же делать, что делать? От всего этого можно с ума сойти. Лихорадочные мысли теснились в моей голове, В эту ночь я уснула в одежде. Едва только рассвело, я помчалась к Кириллову — он хорошо знает Виктора. И еще я надеялась, что именно Кириллов поможет мне составить ответ матери.
Он уже собирался на работу, когда я вошла к нему. Удивленно и даже как-то испуганно посмотрев на меня, Кириллов спросил:
— С Виктором плохо? Говорите, Галина Ивановна!
Отдышавшись, я постаралась успокоить его:
— Нашлась мать Виктора! Вот письмо…
— Да что вы!.. — Кириллов чуть не вырвал его из моих рук.
По мере того, как он читал, лицо его все больше мрачнело.
— Галина Ивановна, надо матери дать телеграмму. Пусть немедленно выезжает. Так будет лучше.
— Но как сообщить об этом Виктору? Может, не говорить пока ничего?
— Нет, так не годится. Надо как-то подготовить его. Он ведь все время по матери тосковал. Знаете что? Поедем сегодня после работы в больницу?
— А не поздно? Нас могут не пустить.
— Сходим к главврачу, объясним, в чем дело, — пропустят. А вы, Галина Ивановна, дайте сегодня же телеграмму матери Виктора. И вызов оформите, хорошо? А мы с ребятами денег ей на дорогу соберем — пусть вылетает самолетом. И надо же так случиться! У Витьки Покровского мать нашлась, а он, горемыка, — без ноги! И все из-за меня. Понимаете, я не нахожу себе места, в голову ничего не лезет, не могу ни есть, ни пить, забываюсь только на работе.
— Поздно ныть, теперь не вернешь… Я ведь тоже перед ним виновата, не могла раньше помочь найти мать.
— Ладно, поехали. А вы не знаете, как там вчера обошлось?
— Не знаю. В больнице был Игорь, но он еще не вернулся. Может быть, я и его застану. Едем!
Когда мы с Кирилловым прибыли в больницу, Игоря там уже не было. Оказывается, он дал вечером кровь, его уложили в палату, но рано утром Игорь сбежал на причалы. Врач разрешил пустить нас к Виктору. Мы надели длинные, до самых пят, халаты и пошли вслед за сестрой. Нам посоветовали не скрывать от Виктора, что наконец-то нашлась его мать, и дали понять, что парню нужна основательная встряска, которая поможет ему избавиться от тоски. Главное — чтобы он захотел побыстрее выздороветь.
До чего же это все ужасно! Я никак не могла представить себе Покровского-Дубровского без ноги!
Красивый, сильный парень — и вдруг такое несчастье!
В палате четыре койки. Две свободные, на двух других лежат больные. Но где же Виктор? Неужели этот незнакомый парень и есть наш Покровский-Дубровский? У меня сжалось сердце. Да, это Виктор, его глаза! Но как он изменился, как исхудал и побледнел! В глазах его нет прежних озорных искорок.
Он молча смотрел на нас, безучастно и отчужденно.
Кириллов взял табуретку и подсел к кровати Виктора, а я подошла к тумбочке и принялась вынимать из сумки переданные ребятами лакомства: консервированный компот, конфеты, печенье и даже свежие мандарины. Недаром за Виктором утвердилась слава сладкоежки. Но когда я открыла тумбочку, то, к удивлению своему, увидела, что она вся забита сладостями. Значит, Виктору действительно плохо! Наблюдавший за мной его сосед по койке сказал:
— Не ест совсем, хоть вы его заставьте…
Виктор повернул голову к нему и хрипло проговорил:
— Не лезь, Серега, не береди душу. И без тебя тошно.
Сосед оперся на локоть и сказал с укоризной: