— Нет, — закричала я, — нет, ты никуда не уйдешь! Поступай так, как подсказывает тебе разум, не слушай меня… Я подчинилась бы чувству. Не хочу, чтобы ум обуздывал сердце, связывал по рукам и по ногам!
— Не все люди одинаковы.
«Ну, конечно, не все!» — внутренне согласилась я с Шурой. Глядя на нее, я подумала, что непременно поругаюсь с Баклановым. В самом деле, как он мог допустить, чтобы приняли такое решение! Я же знала, что он не осуждал Шуру и Минца. Так неужели можно думать одно, а делать совсем другое? И потом, почему он пошел на поводу у Булатова!
— Галка, одевайся быстрей, опаздываем на работу! — крикнула Шура.
С вечера шел дождь, а ночью подморозило, и на улице теперь было очень скользко. Шура, как только мы вышли из дому, бережно взяла меня под руку. Я тут же поскользнулась, но она удержала меня.
Когда я вошла в отдел, Кущ, поздоровавшись, сказал:
— Галина Ивановна, вам придется отправиться на правый берег к нотариусу. Надо срочно заверить кое-какие документы.
Я обрадовалась — непременно зайду в больницу к Покровскому-Дубровскому. А Кущ, почесав затылок, в дополнение к сказанному добавил:
— И еще вам надо написать объяснительную записку на имя начальника порта, указать причину прогула…
— Но вы-то знаете, почему! Я не виновата, что катер застрял.
— Не волнуйтесь, ответственность беру на себя. Скажу, что я послал вас — Кущ задумался. — А все же надо было оформить вам командировку. Не сообразил. Плотов много сидит?
— Много. Да это и уже не плоты вовсе: осталось от них только по нескольку бревен и цепи.
— Положеньице… Ну ладно, об этом поговорим после, а сейчас вот вам папка с бумагами, которые нужно заверить.
В нотариальной конторе я пробыла около часу, потом зашла в магазин, купил конфеты, печенье, компот и направилась в больницу.
Кириллов рассказывал, что Виктор уже выходит на костылях в коридор. И в самом деле, я встретила его в коридоре. Увидев меня, он закричал:
— Галина Ивановна! Вот здорово, что вы пришли. Вы мне очень нужны!
— А что случилось, Виктор?
— Присядьте, я расскажу.
Я достала из сумки сладости, положила на тумбочку и села на длинную больничную скамью.
— Больница наша раскололась на два лагеря. Шуму больше, чем в порту во время выдачи зарплаты. Понимаете, в родильном отделении лежит молодая женщина. Она при смерти. Родила, а потом что-то сделала с собой…
— Да что ты! — ужаснулась я. — Почему же она так?..
— Довели ее до этого! И дома, и в школе. Эх, Галина Ивановна, есть у нас еще людишки!..
— Ничего не понимаю: молодая женщина и… и школа! При чем тут школа?
— Так она еще ученица, в одиннадцатом классе учится, ей восемнадцать лет…
Я поняла, что Виктор хотел сказать, и спросила:
— Но кто же ее родные?
— Вот тут-то и вся загвоздка. Парня, с которым она дружила, призвали в армию. Плохо ей, чертовски плохо! Я бы, ей-богу, вторую ногу отдал, только бы помочь ей чем-то! Поймите, каково ее положение: в семью возвращаться нельзя — загрызут, а из школы исключили.
«Вот так же и Шуру корили кумушки, — подумала я. — Но мы-то взрослые, а тут девчонка, школьница…»
— Она оставила записку. Просит в случае ее смерти ребенка родным не отдавать. Написала ее перед тем, как с ней случилось это… У нас тут одни понимают ее, другие осуждают. И поверите — ни отец, ни мать так и не пришли к ней. Звери какие-то, а не родители! Правда, говорят, братишка прибегал… Галина Ивановна, разрешите, я этот компот и конфеты ей отдам?
— Пожалуйста, Виктор! Может быть, еще что-нибудь надо? Я сделаю.
— Было б хорошо, если бы кто-нибудь из учителей пришел.
— Значит, мне надо пойти в школу?
— Думаю, что не стоит. Вы лучше сходите в райком. — Виктор говорил, заметно нервничая. «Пусть, пусть понервничает! Может быть, чужое горе заставит его хоть на время забыть о своем», — подумала я.
— И скажите им так: нельзя, ни в коем случае нельзя допускать, чтобы человека травили, как волка! Каждый имеет право любить… — Виктор посмотрел на меня и сказал: — Может быть, вам неудобно, может, вы не хотите? Тогда не надо никуда идти. Только прошу передать Кириллову или Степанову: пусть завтра обязательно придут, они мне нужны.
— Ну что ты, Виктор, я пойду. А Кириллов и так завтра к тебе собирается заглянуть.
— Галина Ивановна, а от мамы ничего нет?.. — спросил он тихо.
— Пока — ничего. Но я уверена, что она уже выехала.
— Эх!.. — Виктор горестно махнул рукой и не оборачиваясь пошел в палату.