Я не на шутку разозлилась, крикнула запальчиво:
— Наверно, о людях вы судите только со слов Булатова!
— А почему бы и не судить? Булатов, правда, крутой человек, но выводы его не лишены объективности.
— К сожалению, у нас еще не перевелись ханжи с их нравоучениями. А девушку — затравили!.. И Воробьеву тоже травят. Разве можно оставлять без внимания все это? Уму непостижимо — довести человека до самоубийства! Где это видано! Райком должен выявить виновных и наказать их!
Я вышла из кабинета взволнованная, с чувством горечи и обиды.
Домой я шла медленно — все пережитое за день тяжелым грузом легло на плечи. Дома меня уже ждали: Шура топила печь, а Ваня Толман с увлечением разделывал зайца.
— Однако, Ивановна, долго работаес. Я узе мало-мало успел на охоту сбегать, а ты вот когда присла…
Обычно я любила, когда ко мне заходил Ваня. Но сейчас я ни о чем не могла думать — из головы не выходил разговор с секретарем райкома, несчастная девушка, ее осиротевший ребенок… Я молча разделась и прилегла на тахту.
— Однако, что-то слуцилось, Ивановна? Зацем такая грустная? — спросил Ваня.
Шура тоже подошла ко мне.
— Ты где была? Опять стряслось что-нибудь?
— Была в больнице…
Шура испуганно вскричала:
— Что-нибудь с Виктором?
— Да нет, он уже почти совсем поправился. Там другая беда: умерла молодая мать, остался ребенок… — И я рассказала Шуре и Ване о том, что так волновало меня.
— Я возьму ребенка, — сказала вдруг Шура.
— Родные, однако, не отдадут… — начал Ваня, но Шура перебила его:
— Судом возьму! Довели до смерти человека. Да разве можно таким доверять жизнь ребенка!
— А как посмотрит на это Евгений? — спросила я.
— Уверена, что он не будет против.
ГЛАВА XX
Многие говорят, что я несдержанна, вспыльчива. «И чего ты всегда лезешь не в свои дела? — часто замечал мне Булатов. — Все равно лучше всех не будешь». А я и не хочу быть лучше всех. Просто я не могу спокойно пройти мимо ханжества, мимо безобразий, которые подчас творятся на моих глазах.
Бакланов как-то упрекнул меня:
— Вечные у тебя споры с Булатовым. И еще в райкоме нашумела. Научись держать себя в руках.
— Во-первых, Булатов давно уже просто не замечает меня, — возразила я. — Так что спорить с ним не приходится. А во-вторых, в райкоме я не шумела, напрямик сказала секретарю, что нельзя оставить без внимания историю с умершей девушкой…
— Скажи спасибо секретарю райкома, что он не влепил тебе по первое число!
— Поясно кланяюсь ему. А с каких это пор, Александр Егорович, вы стали таким ярым защитником Булатова? Кажется, не так давно точно за такую же позицию вы критиковали Пышного? Неужели изменилось что-нибудь? Сомневаюсь. Булатов остался Булатовым и командует, с вашей помощью, еще ретивее!
— Он и обязан командовать, на то Булатов и начальник порта. Почему же я должен умышленно не замечать то хорошее, что есть в нем? Он — отличный организатор и хозяйственник, прекрасно знает местные условия. Да и ты сама никогда не отрицала этого. Эх, Галина, Галина, горячишься, а многого еще не понимаешь. Сразу давай Пышного вспоминать. А я, между прочим, учусь у Булатова. Да-да, учусь! И кое-что подсказываю ему, если нужно.
— Тогда объясните мне, пожалуйста: меня не избрали в бюро, потому что молода, несдержанна и так далее. Правильно, согласна. А вот за что Шуру вывели из состава? Потому, что местечко Булатову понадобилось? И еще — почему вы рекомендовали Воробьевой разойтись с Минцем? Разве это преступление, если они по-настоящему любят друг друга?
— Вот что, Галина: я тебя готов внимательно выслушать и ответить. Но только не здесь. Давай-ка зайдем в парткабинет, а то ветер того и гляди с ног собьет. И еще ты простудишься. Пойдем, пойдем. Посидим в тепле, поговорим. Только, ради бога, не шуми, а то я в помещении от твоего крика совсем оглохну.
Мы пошли в новый клуб, где располагался и парткабинет.
— Ну вот, — сказал Бакланов, пропуская меня в кабинет и указывая на стул, — сядем рядком да поговорим ладком. Ну, продолжай, — улыбнулся он, усаживаясь за свой стол.
— Вы перебили меня. Я сейчас соберусь с мыслями.
— Ну-ну, соберись. Кстати, скажу тебе по секрету: сегодня Булатов схватил очередной выговор.
— За что же?
— За то, чтобы вашей милости жилось веселей. За этот самый клуб. Денег на него не давали, да и в плане строительства его не было.
— Значит, снова Булатов на обман пошел?
Бакланов раздраженно махнул рукой.
— Да ты выслушай раньше! У нас на счету были деньги на капитальный ремонт зданий. Но ремонтировать то, что весной нужно будет сносить, мы не собирались. Вот и решили — будем строить клуб. И в райкоме нас поддержали: «Стройте! Мы глаза закроем. Правда, если ревизоры нам их откроют, то вкатим выговора». И вкатили…