Булатов говорил улыбаясь, полушутливо. Но я чувствовала, что все искренне, Честное слово, я была тронута и… очень удивлена.
ГЛАВА XXIII
Зима в этом году установилась сразу настоящая — с морозами и снегом. Я топила печь. Пламя жадно охватывало сухие поленья. Дрова!.. Странно все-таки получилось… Шура смеется: «Так тебе и надо, не зарься на чужое добро». Но ведь таким способом у нас все добывали дрова! Главное, обидно, что не я, а Кущ поднял вопрос о вылавливании бревен и о запрещении распиливать деловой лес на дрова. Из-за этого и разгорелся сыр-бор. Женщины поселка презирают меня, даже Наташа Толман и та перестала разговаривать со мной. Она не может простить мне те сухие бревна, которые лежали у них года три под окном и которые Ваня отдал на постройку дома для Виктора. Наташа утверждает, будто это я уговорила Ваню отдать бревна. Чудачка! Живет с ним столько лет, а до сих пор не знает, что Ваня — добрейшей души человек.
Вчера к Толманам приезжала комиссия из райисполкома. Проверяли жилищные условия. Наташа что-то надумала. Неужели она хочет менять комнату? Надо обязательно поговорить с Ваней. Но он или на работе, или по каким-то делам в райцентре.
Как-то незаметно бегут сутки, недели, месяцы… Прошли Октябрьские праздники, скоро Новый год. Лешка готовит в клубе грандиозный бал-маскарад. Мы с Шурой договорились Новый год встречать у меня. Будут Игорь и Минц.
Пришла новая претензия, теперь уже от рыбокомбината, — на соль, ту самую, что была смыта во время шторма. Булатов, правда, шумел: «Знают, что в шторм смыло! Так какого же беса строчить претензии?» Кущ ему разъяснил, что убытки, понесенные из-за стихийного бедствия, нужно оформлять документально, тогда и рыбокомбинат на основании акта может списать недополученный груз. Трудно представить себе, но Булатов стал во многом советоваться с нами. На днях при встрече он даже спросил меня шутливо: «Кого ждешь — сына или дочь?»
…Поленья в печке задорно потрескивают, и мне становится веселей. Неожиданно в дверь постучали, и в комнату ворвались Толя и Рая. В руках у обоих множество свертков и бутылок.
— Галина, принимай незваных гостей. Ты уж меня прости, но я, знаешь, ногой постучал. Говори скорей, куда все это хозяйство уложить? — Толя был оживлен, и широкая улыбка не сходила с его лица. — Надо обмыть премии за монтаж кранов и рацпредложения! Сейчас Игорь и Минц придут.
Я с помощью Раи принялась распаковывать свертки. Чего только они не натащили! А Рая, лукаво взглянув на меня, сказала:
— Галина Ивановна, в следующую навигацию буду работать на портальном. Красота!
— Она и в заочный институт поступает, — гордо вставил Толя, — Райка наша растет!
— И откуда в тебе, Рая, столько энергии? У тебя на все хватает времени. Да ты и на сцене, кажется играешь?
— Не кажется, а точно. Мне кран помогает, — усмехнулась она. — Нет, правда, он мне сил прибавляет. Знаете, как далеко видно из кабины!
— А картошку ты не разучилась чистить? — подмигнул мне Толя. — Если не разучилась — помоги Галине.
— «Разучилась»… Хочешь, тебя научу! — ответила Рая и, взяв нож, стала помогать мне.
— Вчера Булатов еще один выговор получил, — сказал Толя.
— Выговор? Да за что же?
— За неправильное использование плавсредств. А сегодня он реванш взял. Председатель райисполкома прибыл посмотреть, как живут ребятишки в детском саду. Потом звонит Бакланову, жалуется, что Булатов не дает катер на ту сторону переправиться. Бакланов спрашивает у Булатова, почему, а тот отвечает: «Председатель сам это знает. Не могу же я из-за одного председателя райисполкома катер гонять. У него есть собачья упряжка, пусть и гоняет ее. За собак ему никто выговора не влепит, а мне вкатили». Так и не дал.
— И правильно сделал!
Мы посмеялись над незадачливым председателем, потом я спросила:
— Толя, а за что тебе дали премию?
— За рацпредложение, — ответил Толя с важным видом. — Коленчатый вал двигателя двести пятьдесят рублей стоит, понимаешь? А этих валов еще со времени техбазы скопилось на складе штук двадцать. Валялись как металлолом. Ну, мы их и восстановили. А теперь, пожалуйста — пять тысяч в кармане порта!