Я немного заснула, а когда проснулась, то даже не могла сразу понять, что происходит. Судно так качало, что трудно себе представить. Но ведь это были только цветочки… Потом океан будто бы взбесился: нас швыряло то на гребень волны, то бросало вниз, в темные водяные провалы. Вещи вышли из повиновения: непрерывно хлопала дверца шкафа, каталась по палубе банка-стул.
Шторм все усиливался. Утром мама вышла на палубу и скоро вернулась вся мокрая — ее окатило волной.
— Прошли за сутки всего двадцать восемь миль, — объявила она.
Ребята сидели в кубрике с командой, только Прасковья Федоровна остался в своей бане.
Ко мне зашел Лешка Крылов узнать о самочувствии. Какое там самочувствие! Я не могла произнести ни одного слова, а когда мама дала мне чашку компота, она словно вырвалась из моих рук со скоростью звука. Леша, облитый компотом, выскочил из каюты. Но всего удивительнее было то, что мама, которая никогда не видела моря, чувствовала себя отлично. Ребята на вторые сутки тоже слегли, а она ходит, помогает то одному, то другому. Команда и та удивляется. Ее прозвали «Бабушкой-капитаном».
Прошло трое суток. Очумевший океанище совсем взбесился. Твердолобые волны яростно бодали обшивку «Краба», все его изношенное тело содрогалось и охало. Ветер неистовствовал, набрасывался на вздыбленные косматые валы, рвал их в клочья, бешено сбивал с них пену. Соленые брызги водяной пурги летели над океаном с шипением и свистом, наполняли воздух, и дышать становилось совсем невозможно.
Бедный «Краб» натужно, по-стариковски кряхтел, резко скрипели снасти, его бросало, как щепку, и мы не могли ничего поделать: паруса не подымешь, а машина… да что это за машина — восемьдесят лошадиных сил! И смех и грех, она годна только при швартовке. Измученные бесконечной качкой, мы не можем уснуть. «Краб» раскачивается, как маятник. Взмах — и меня и маму сбрасывает с койки на пол. С трудом улеглись — и вновь наши мучения повторяются.
Для того чтобы умыться, нужно одной рукой держаться за переборку, а другой ловить воду — струя воды в такт качке гуляет по всей раковине.
Только на пятые сутки утром ветер немного ослаб, я с помощью мамы вышла на палубу и сразу же бросилась на чье-то свободное место в палатке.
Понемногу начали приходить в себя. Подошел к нам весь в синяках Прасковья Федоровна. В бане ему не за что было держаться, да и одной рукой не больно-то удержишься.
Выяснили — продуктов, кроме сгущенного молока, нет: ведь брали их на двое суток, а пришлось идти уже четыре дня, и неизвестно, сколько пройдем еще.
— Жаль, блинные да пирожковые тучи прошли мимо. Не попало нам! — зубоскалил Сашка.
Но мир, как говорится, не без добрых людей — команда поделилась с нами своими запасами.
К концу пятых суток вдали показался какой-то мыс.
— А вот и Африка! — воскликнул наш капитан.
Мы переглянулись: с чего бы это вздумал шутить старый моряк? И так едва живы.
— Какая Африка? — спросила Аллочка. — Неужели мы сбились с курса?
Капитан ухмыльнулся:
— Курс верный — Африка! Вот, посмотрите.
Мы начали вглядываться в туманные берега, а капитан раскинул на трюме карту:
— Пожалуйста!
Я заглянула в карту и вижу — точно, мыс Африка. Вот те и на! Оказывается, на восточном побережье Камчатка есть мыс с таким странным названием. «Какой чудак окрестил эту холодную землю Африкой? — думала я. — Наверно, в припадке злой тоски пришла кому-то в голову такая блажь. Африка! Не хватает только львов и крокодилов!»
— Ох, и загорим! — восторгался Сашка Полубесов.
— Загорите! Как бы не пришлось, вроде того цыгана, шубу покупать, — огорошил его капитан. — Здесь бывают годы, когда в мае такая метель завернет — носу не высунешь на улицу. Африка!..
Мыс вскоре остался позади, взяли курс на маяк Усть-Гремучего.
Отдыхая от шторма, мы все время находились на палубе. Туман растаял. Приятно было смотреть на приближающийся долгожданный берег.
Аллочка, позеленевшая, как и я, от качки, увидев вдалеке ослепительно-белые горы, покрытые вечным снегом, повернула голову немного влево: ребята показывали на Ключевскую сопку.
— Божественно, восхитительно! — воскликнула она.
Все рассмеялись. «Восхитительно!» А кто проклинал час своего рождения, когда попал не на комфортабельный теплоход, а всего лишь на небольшую шхуну?..
Мы вошли в устье реки через знаменитые бары́. В том месте, где река Гремучая встречается с океаном, даже в самую тихую погоду сшибаются, ревут на ветру высокие вздыбленные волны. Вот их-то и называют барами.